На земле сингалов и тамилов - [57]

— Дочь моя, Парватхи, — позвал Синна Палани, — и ты, сынок, подойдите сюда и поклонитесь в ноги айи, попросите его благословения.

Из толпы, стоявшей за оградой, вышли двое с покрытыми головами.

— Подходите, подходите, мои пташки. Подходи, леденчик! Вы прекрасно провели время и без тхали. А теперь поклонитесь в ноги аппу и попросите тхали.

— Не надо кланяться мне в ноги, маленькие глупышки. Идите к себе в бараки. Мне нелегко будет распустить панчаят. Синна Палани, я хочу, чтобы был порядок на плантации, слышишь?

— Да, свами. Вспомните, свами, ведь еще мой дед пришел к вашему отцу как рабочий по контракту. Не оставьте же меня своей милостью, скажите доброе слово, айя. Мои родственники ведь никогда не вызывались в панчаят.

— Хорошо, Синна Палани. Когда ты предполагаешь обвенчать их?

— В следующем месяце, айя.

— Теперь можешь идти, Синна Палани. Маниккам, уведи их.

— Аппу…

— Я сказал — уведи их! — загремел начальник.

— Да, аппу.

Толпа разошлась. Маниккам с фонарем в руке самодовольно возглавил шествие людей, которые стали расходиться по домам. Для такого случая у Маниккама была припасена новая песенка.

ЖЕНСКИЙ ПОРТНОЙ

Контора на плантации. За столом сидит управляющий. Главный клерк стоит позади него. Через открытое окно видно собравшихся рабочих, пришедших с различными жалобами и просьбами. Сатапен, человек средних лет, обращается к управляющему:

— Салам, дораи-калаи.

— Салам! Что тебе надо, Сатапен? Ты пришел опять со своей старой историей?

— Да, сэр. Что же мне делать? Мне нужно кормить три лишних рта. Нехорошо, сэр, держать взрослого парня в бараке без работы.

— Я все это знаю, Сатапен. Я уже говорил тебе, что работы в ближайшие полгода не будет. Эта плантация всего семьсот акров, а рабочих больше тысячи. Сейчас это невозможно.

Главный клерк осторожно заметил:

— В прошлом месяце, сэр, мы уже внесли в список двадцать пять молодых людей — двенадцать из одного профсоюза и тринадцать из другого.

— В том-то и дело, Сатапен. Я не могу ничего сделать на этом проклятом месте. Стоит мне только взять твоего сына, будет целое нашествие из другого профсоюза.

— Никто не посмеет возражать, дораи.

— Э, не говори. Руководитель твоего профобъединения пишет мне сердитые письма. Пусть твой сын поищет работу где-нибудь в другом месте.

— Ох, свами! Он еще не получил гражданства. Он не может получить работу на стороне.

— Он родился здесь, не так ли?

— Да, дораи-калаи.

Клерк вступает в разговор:

— Сэр, сын этого человека, Вираппен, что-то вроде портного в бараках…

— А, женский портной, молодой шалопай, да? — И после паузы: — Помнится, я что-то слышал об этом портном, но что именно? Ты не помнишь, клерк?

— Да, сэр. Вы знаете, сэр, Саннаси приходил сюда с жалобой на Вираппена, который заигрывал с его дочерью Самутхирам, когда та пришла за своей кофточкой.

Управляющий становится строгим:

— Теперь припоминаю. Твой сын сидит в моих бараках и мне же задает работу, Сатапен. Из-за таких вот бездельников я не знаю покоя. Эта адская дыра… Если он еще будет валять дурака и заигрывать с дочерью Саннаси, я выгоню тебя с плантации. Я не посмотрю на то, что ты долго проработал здесь. А сейчас уходи. Кто там следующий?

Когда Сатапен поворачивается к выходу, даже не взглянув на главного клерка, он говорит громко:

— Я никому ничего не сделал плохого. Почему же они затыкают мне рот?!

— Он что-то сказал?

— Да, сэр. Он сказал, что ему затыкают рот.

— Он сказал, что это нечестно?

Барак № 10. У последней комнаты на веранде сидит за своей швейной машиной Вираппен, молодой человек двадцати лет, одетый в полосатый саронг и хорошо выглаженную рубашку, с повязанным вокруг шеи платком. Машина шумит: эр… эр… эр… эррам. Да, каждый свой круг она заканчивает с «эр-рам». Как будто слышится имя «Самутхирам».

«Что за девушка, — думает он. — Здорово она меня задела. Половину своего времени она проводит на веранде, делая спортивные упражнения. Но почему?» 160

Он оглядывается и видит Самутхирам, прислонившуюся к двери на веранду, спиной к нему.

«Она — полненькая, — думает он. — Делает вид, что не замечает меня и не слышит шума моей машины».

Мысли Самутхирам также крутятся вокруг машины. «Тоже мне, портной! Типичный бездельник. Тьфу!»

В этот момент выходит мать Вираппена с кувшином воды и выплескивает содержимое на улицу, вызвав целый каскад брызг. Она замечает стоящую там Самутхирам и смачно сплевывает. Как от удара невидимой руки, Самутхирам резко поворачивается и уходит в комнату.

Сатапен и его жена Палание вполголоса беседуют в своей комнате:

— Дораи неплохой человек. А тот клерк все перевернул. Что ты думаешь об этом? Если еще возникнут неприятности из-за дочери Саннаси, сказал дораи, то он прогонит нас с плантации.

— Мой сын не грубиян. Это та девка виновата. Я только что видела ее, слоняющуюся без дела около веранды. Знаю я этих девиц!

— Мы должны подумать о своих делах.

— Ты хочешь сказать, что мой сын ходил в их дом?

Вираппен замедляет ход машины и слушает.

— Ты говоришь, что твой сын ни при чем. Но жалоба, дошедшая до дораи, испортила все дело.

— Виновата во всем эта девка. Она приходит и строит глазки нашему парню.