На заволжских озёрах - [17]

Приготовив жерлицы, я набираю в ведёрко воды. Она тёплая, как парное молоко, и словно дымится от белого пара.

Разматываю удочки, закидываю их. Пролетел лёгкий предутренний ветерок — по воде пробежали одна за другой рябые дорожки, затрепетали листья осокорей. Далеко на Волге слышен густой гудок парохода. Низко, почти над самой головой, тяжело пронеслась большая стая уток. Запели разноголосые птицы, ударилась у противоположного берега щука, шарахнулась в стороны россыпь мелких рыбёшек. Постепенно стали вырисовываться в тумане противоположный берег, кусты тальника. Наступило тихое летнее утро. Из-за поворота озера неслышно выплыла наша «Борчага». Это Михаил Алексеевич уже наловил живцов.

Поднялось солнце и позолотило сначала вершины деревьев и кустов, а потом заиграло блестящими искрами, отражаясь в каплях росы.

Клёв идёт замечательный! Я едва успеваю насаживать червей. Попалась тройка совсем больших окуней. Один из них фунта на полтора, не меньше. Ну и задал же он мне перцу! Да и попался-то он на самую маленькую удочку, около берега. Он так глубоко заглотил насадку, что мне пришлось выпустить его в садок прямо с куском лески, а на удочку навязать новый крючок.

Весело ловить, когда клёв хороший. Я так радуюсь, что при каждой новой удаче приговариваю:

— Вот ещё один… вот ещё один…

Даже жалко, что никто не видит.

Позади меня хрустнула ветка. Я оглянулся и увидел Митю и Горку. Видно, что они только что проснулись. Митя держит в одной руке огурец, в другой большой ломоть хлеба.

— Что же вы нас не разбудили? — говорит Митя. — А где папа?

— С кружками на «Борчаге» поехал.

Митя огорчён, что отец уехал на лодке без него.

Он некоторое время молчит, стоя около меня, а потом нерешительно спрашивает:

— А мне с Горкой можно ловить здесь?

— Только не шумите. А где же ваши удочки?

— Там, — показывает Горка на кусты, где они вчера ловили с Митей.

— Зачем же вы бросили удочки?

— Мы не бросили. Мы их на ночь поставили. Может, что схватило!

— Ну иди, Гора, за удочками. Будете ловить здесь оба.

Горка скоро возвращается с обеими удочками.

— Червяков начисто объело на обеих, а ничего не поймалось!

Ребят разбирает любопытство, и они, пошептавшись, подходят к садку, приподнимают его и смотрят на мой улов.

— Ого! Вот это да! Побольше бы таких окуньков!

— Ребята, рыбу не напугайте, — прошу я. — Потом насмотритесь. Опустите-ка лучше садок в воду.

Клёв постепенно делается всё хуже и хуже.

— Вот что, друзья. Если хотите ловить здесь, то сидите смирно, не шумите и следите за жерлицами. А я пойду посмотрю, что делается у Андрея. Если схватит щука — посвистите мне. Сами жерлиц не трогайте.

Оставив ребят, я поднялся на берег и только было хотел повернуть к протоке, как увидел Михаила Алексеевича. Он шёл к палатке. В одной руке он нёс весло и удочку, а в другой — ведёрко, из которого торчал щучий хвост. Я тоже повернул к палатке и только собрался спросить у Михаила Алексеевича о его успехах, как услыхал свист Горки.

— Горка свистит! Видно, щука схватила! — крикнул я Михаилу Алексеевичу и бросился напрямик через кусты к берегу.

Горка продолжал свистеть всё настойчивее и громче.

Запыхавшись, ломая кусты и обдирая руки, я подбежал к ребятам. Горка и Митя стояли около жерлицы, не спускали с неё глаз и тревожно подзывали меня рукой. Жерлица была уже вся размотана, удилище сгибалось дугой, конец его громко хлопал по воде.

Прямо с разбегу я схватился за воткнутое в берег удилище, хотел его выдернуть, но впопыхах мне это не удалось. Я неосторожно ступил в воду, поскользнулся и вместе с выдернутым удилищем шлёпнулся в озеро. Подоспевший Михаил Алексеевич вовремя подал мне руку. Я схватился за неё, не выпуская из рук удилища. Вылез на берег, сильно подсек и вывел к берегу толстую, большую щуку, которую Михаил Алексеевич и подхватил в подсачек. Щука согнулась колесом, билась в подсачке…

На шум прибежал и Андрей. И хотя у меня, наверно, был очень смешной вид, вначале никто даже не заметил этого: было не до меня! Но как только щуку вытащили на берег, все, как по команде, начали смеяться надо мной. Сначала я рассердился, а потом рассмеялся и сам громче других.

— Всю рыбу в озере переполошил, — сказал Михаил Алексеевич. — Ловить уж бесполезно, да и есть хочется. Сматывайте-ка удочки и жерлицы, пойдёмте завтракать.

Отжали мою вымокшую одежду и развесили её на кустах. Солнце так сильно припекало, что, пока мы сматывали жерлицы и удочки, всё, кроме ботинок, высохло.

У палатки подсчитали улов. Михаил Алексеевич поймал на кружки одного крупного окуня и небольшую щучку. Он рассказывал, что уехал на лодке довольно далеко и сначала перевёртки были частые, но почему-то живцы всегда были сорваны или только покусаны щукой. А потом жор совершенно прекратился. Андрей поймал у протоки десяток крупной плотвы и двух хороших подлещиков. Моя щука была килограмма на три, и сегодня никто не оспаривал моего первенства. Все были довольны своим уловом. Митя жаловался, что его не разбудили раньше. Он поймал всего лишь двух окуньков, да и те сорвались, как он уверял.

— Два сорвались да двух ты в озере видел — вот тебе и четыре! — сказал Андрей.