На затонувшем корабле - [135]

Арсеньев ещё раз осветил фонарём ржавую железину, застрявшую в песке. «Пусть лежит ещё сто лет», — решил он и собрался было уходить, но что-то его остановило. Он подошёл поближе, осторожно ступая, чтобы не поднимать муть. Осмотрел странный предмет со всех сторон. Яркий свет снова привлёк морских жителей: рой мелких рыбёшек замельтешил перед стеклом шлема, зарябило в глазах. Арсеньев взмахнул рукой, мелкота разом шарахнулась в сторону, но через несколько секунд снова дружно окружила водолаза. Прозрачная, в кружевных оборках медуза, пошевеливая своим огромным шлейфом, медленно спустилась откуда-то сверху. Две длинные большие рыбы быстрыми тенями промелькнули над головой.

«Всполошил все морское царство, — усмехнулся Арсеньев, счищая с шершавой поверхности округлого предмета густо налипшие ракушки. — Что за черт, тут ребра какие-то! — раздумывал он, пережидая, пока осядет муть. — Да ведь это авиабомба! — вдруг понял Сергей Алексеевич, инстинктивно отдёргивая руку. — Подожди, рано пугаться. В сорок пятом было пострашнее, а эта бомба выдержанная, ни с того ни с сего не взорвётся. Но, но… Ведь корма движется!»

Арсеньев замер. Стальная громада корабля действительно приближалась. Тревожно заколотилось сердце.

Корма развёртывалась по песку широкой дугой. Авиабомба как раз на пути: одна из точек этого полукружия.

Взглянув ещё раз на исполинские следы кормы на песке и заметив, что она садится приблизительно каждую минуту, он прикинул на глаз расстояние до бомбы.

«Через десять минут, — решил Арсеньев, — корма припечатает эту штуковину. Тогда конец… Взрыв».

В смятении он передал наверх все, что увидел, и тут же хотел дёрнуть три раза за сигнальный конец, что означало: «Поднимайте, выхожу наверх».

Но он не сделал этого. Его остановили чёткие удары, раздававшиеся внутри корабля. Кто-то часто и сильно ударял кувалдой. Арсеньев представил себе скользкие, тёмные палубы. Две сотни моряков копошатся, как муравьи, в огромном чреве корабля. Они не думают о грозной опасности — ведь они ничего не знают. Совсем уж неожиданно возникло перед ним добродушное, с крупными веснушками лицо матроса Евсюкова.

«Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, — застенчиво улыбнувшись, сказал Евсюков. — Ежели сейчас начнём откачку мазута, к утру корабль станет на ровный киль».

Сергей Алексеевич бросился к бомбе. Он попытался сдвинуть её, оттащить от кормы, но она будто вросла в песок.

«Тяжела, — задохнувшись от напряжения, подумал он, — не осилить. А если копать?» Арсеньев схватил какой-то железный стержень, валявшийся под ногами, и с ожесточением стал ковырять слежавшийся грунт. Руками, точно крот, он отбросил песок, ещё разрыхлил, снова отбросил. Ещё раз!.. И налёг на лом. Бомба подалась, шевельнулась. Арсеньев почувствовал на спине ручейки пота.

Илистая муть окутала страшную болванку и, клубясь серым облаком, медленно расплывалась в тёмной воде.

Арсеньев яростно толкал, расшатывал бомбу, боролся с чудовищем, как с заклятым врагом. Все силы напряглись в одном порыве: одолеть!

Ничего не вышло! Оттащить бомбу не удалось. Арсеньев, обессиленный, отполз от нависшей кормы.

* * *

— Корабль наваливает на авиабомбу. Времени осталось десять минут… Старший лейтенант предлагает оттащить бомбу лебёдкой, просит стальной строп, — торопливо передал командиру отряда мичман Коротков, стоявший на телефоне.

Фитилёв, чувствуя неодолимую дрожь в коленях, прислонился к поручням. Последние слова мичмана донеслись до него, словно сквозь вату. Фитилёв рванул рукав, взглянул на часы — было двадцать два часа три минуты. Через мгновение слабость ушла. «Водолазов наверх! Судно затопить. Потом убрать бомбу!» Длинные усы командира шевелились. Он уже раскрыл рог, чтобы отдать команду, но мелькнула другая мысль: «Затопить? А если сядет как раз на бомбу? Да, так и будет! Только ускорю аварию!»

Фитилёв опять взглянул на часы. Прошла минута. Времени для размышлений не оставалось.

Выхватив трубку из рук мичмана, он закричал в микрофон:

— Сергей, сколько до бомбы?.. Да, это я, Фитилёв. Что? Четыре минуты?.. Никаких стропов, марш к подъёму! Немедленно! Приказываю!.. Что? — Фитилёв почувствовал удар корпуса по грунту и инстинктивно сжался. — Дурак! Не разговаривай! Снегирёв, — приказал он старшине, — со всех палуб наверх!.. Всех наверх!

И капитан-лейтенант не выдержал. Сунув телефон мичману Короткову, сам бросился к большому колоколу и ударил тревогу.

Три раза потух и зажёгся свет: это электрик у дизель-динамо вызывал по тревоге всех наверх.

Из всех дверей выскакивали встревоженные матросы. Одни находились близко, на первой палубе, другие поднимались с самого днища корабля перепачканные, мокрые, встревоженные.

Мимо Фитилёва пробежал замполит Олег Рукавишников и затопал вниз по лестницам. Командир понял — проводил его благодарным взглядом.

— Успеют ли? Скорей же, скорей!..

Фитилёв посмотрел на часы: «Как быстро движется стрелка!.. Все ли, все ли вышли наверх?»

* * *

Когда с буксира «Шустрый» подняли последний ящик, Медонис подошёл к открытой двери курительного салона.

Вдруг кто-то закричал снизу:

— Передайте бате, уровень воды понизился на сорок сантиметров! На третьей палубе в ботинках можно ходить.