На заре земли Русской - [52]

Правда, замешательство продлилось недолго, а когда разрешилось, то вызвало новые неодобрительные перешептывания и споры среди горожан. Решительно раздвинув передние ряды собравшихся поглазеть, против княжьего гридня вышел парнишка из посадских, узкоплечий, кудрявый, с хмурыми светло-зелеными глазами. Старший дружинник, посмеиваясь про себя, дал ему меч и приказал обоим скинуть полушубки и кафтаны. Раздевшись до рубашек, парни взяли оружие и остановились друг напротив друга; теперь ни у кого из них не было защиты, кроме Бога.

— Прекрати это сей же час! — приглушенно воскликнула княгиня Александра, невольно схватив Всеслава за руку. — Вели прекратить! Так нечестно!

— Отчего же? — нахмурился князь.

— Митя — не гридень, а мастер! Какой ему поединок, он драться не умеет, не продержится! Ты еще одной смерти хочешь?

— Он сам так решил, — сурово ответил Всеслав. — Бог им судья, я не имею права вмешиваться.

— Глупо надеяться на Бога, когда нет надежды даже на себя, — тихо промолвила Александра. — Ты приказал провести Божий суд, зная, что за девочку некому заступиться, кроме него. Зачем?

Всеслав не ответил. Пристально глядя в обнесенный редкими кольями круг, поднял руку и резко опустил:

— Начинайте!

В тот же миг перешептывания стихли. После ночной пурги Марена успокоилась, солнце изредка выглядывало из-за серой гряды облаков, блестело на металле, на тонкой корочке подмороженного наста. Мелкий снежок тихо сыпался с неба, оседая на волосы, на одежду, таял на руках и ресницах.

Перехватив поудобнее широкую рукоять меча, Бажен начал бой первым, сразу после приказа. По правилам нельзя было выходить за колья, ограждающие поляну — высокие, гладко обструганные, как из частокола, — и он медленно, неторопливо кружил в середке, загоняя своего противника к краям и не позволяя ему приблизиться. Он управлялся с оружием легко, играючи, влажная рукоять не скользила в его расслабленной руке, он был уверен в своем превосходстве и даже не особенно трудился. Дмитрий тщетно пытался достать его острием меча, оружие у него уже дважды выпадало, и под тревожные голоса наблюдающих он поднимал его, коря себя за неловкость, и пробовал снова и снова.

Легкая холщовая рубаха совсем не защищала от ударов и уколов меча. Затрещала ткань, кровь из задетой руки брызнула на снег. Сдавленно охнув, Дмитрий на мгновение опустил оружие: левая рука дернулась и повисла безвольной плетью, а кровь из широкого пореза продолжала капать на белоснежный холодный покров и на новые кожаные башмаки, вытягивая за собой все силы. Перед глазами у него поплыли темные круги, земля плавно закачалась. Хмурясь и кусая губы от боли, он растерянно огляделся по сторонам, увидел, как на него смотрели все: со страхом и надеждой. Недолгой заминки и пятен на снегу никто не заметил. Светлокосая девочка в меховой шапочке, дочь боярина Радомира, которой он когда-то помог, и вовсе сложила ладошки у рта и беззвучно молилась: «Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную…» Дмитрий прочел по губам.

Точно так же могла бы за него молиться Весняна, не случись к радости и забаве Марены вереницы печальных событий пятью днями ранее… Схватив пригоршню снега, Митька запихнул его под рукав, чтобы остановить кровь, и, забыв о боли, пришедшей после удара, сильно размахнулся мечом, да так, что едва сам устоял на месте. Хрупкий наст выскользнул из-под ног; покачнувшись и шагнув вперед, он рубанул мечом наискось, почувствовал, что оружие почему-то идет тяжело, словно прорывается сквозь что-то твердое, а после, не удержав равновесие, сам с размаху сунулся в снег лицом вперед. Ломкая и острая ледяная корка раскровила нос и щеку, в ушах зазвенело, но Дмитрий нашел в себе силы подняться.

Словно сквозь плотную пелену, белесый речной туман он видел, как, расталкивая в разные стороны отчего-то приумолкших зевак, к нему бросились трое старших дружинников, подхватили под руки, поволокли прочь с поляны. Будто со стороны наблюдал, как двое других подошли к Бажену, который лежал навзничь и не двигался, а из-под его разорванной рубахи быстро расползалось яркое кровавое пятно. Собственная раненая рука внушала куда больше беспокойства: она почти не шевелилась, рукав рубахи насквозь пропитался кровью и на морозе затвердел. Парня водило из стороны в сторону, Радомир держал его за плечо, не позволяя упасть, и что-то тихо говорил на ухо. От усталости и боли он ничего не видел и не слышал, и очнулся от мыслей своих только тогда, когда Радомир слегка подтолкнул его в спину:

— Подойди, поклонись князю. Твоя правда, Бог наказал виновного, прибрал к себе. Теперь ему перед Всевышним ответ держать…

На негнущихся ногах юный мастер подошел к Всеславу, пряча за спиной левую руку, молча поклонился. Чуть поодаль увидел младшего отрока, который был его давешним противником. Бажен лежал на снегу все так же без движения, меч выпал из его ослабевшей руки, пальцы разжались, да так и застыли. Только тогда до Дмитрия дошло, что свершился-таки Божий суд. Слабость от страха за произошедшее и от накатывающей боли нахлынула густой тягучей волной. Он не слышал, что сказал Всеслав, не видел, как внимательно и пристально смотрела на него бледная от испуга Александра. Не помнил, как добрался до дома мастера и завалился спать.