На заре земли Русской - [3]

А еще здесь, в Полоцке, существовал свой бог. Жителей удела не называли однозначно ни православными, ни погаными: у каждого была своя вера, своя дорога. Не секретом было для Всеслава, что в лесу, за городскою чертой, давно стоит пантеон языческих богов, и люди кланяются Перуну, Ладе, Велесу. Знал он и то, что про него самого в народе всякие слухи ходят: что он, мол, чародей, или, еще того лучше, оборотень. Но князь не придавал этим слухам значения. Неправде к чему верить?

Он был уверен в одном: Владимир Святославич, Креститель, был его прадедом, княжил в Киеве, а значит, права на престол великокняжеский были и у него, почти такие же, как и у родных детей князя Ярослава. Ни отцу, ни деду, такая честь не выпала, но он ничем не хуже их, да и, по правде говоря, давно пора положить конец усобицам на родной земле. Изяслав, сын Ярослава, не смог — значит, он сможет.

Глава 2

По дороге к смоленской земле и сам князь, и дружинники почти все время хранили молчание. В длинном, растянувшемся строю кое-где были слышны разговоры, тихонько позванивали стремена, изредка хрустели ветки под тяжелыми конскими копытами. Почти всю дорогу полоцкий князь думал о предстоящем сражении: рано или поздно, сейчас или через несколько солнцеворотов, оно должно было произойти неминуемо.

С Изяславом друзьями они никогда не были, Всеслав чтить его отказывался, впрочем, как и киевляне, и новогородцы. Изяславу же не важна была власть, ему хотелось иметь осознание этой самой власти, и, хотя об этом не говорили, он в скором времени должен был получить ее, причем в весьма немалом количестве. Братья Святослав и Всеволод удовольствовались лишь уделами, но они были менее горды, жестоки и заносчивы, и Всеслав, будь он на месте Ярослава, с куда большей охотой отдал бы великое княжение кому-либо из младших братьев, хотя и по писаному закону престол наследовал старший сын, за отсутствием такового — брат. Сам же Всеслав приходился Ярославу каким-то очень дальним родственником, он и сам толком не помнил, кем, потому на Киев рассчитывать ему не приходилось, да и не хотел он. Не по нем держать ответ за власть над всей христианской Русью, и для того, чтобы править ею, нужна была жесткость и умение подчинять, которых у Всеслава не было. Он не стремился владеть всеми землями, кроме Руси северной, в Полоцке родился и в нем же остался княжить, защищал его, самым лучшим украшением своего города считал прекрасную Святую Софию. Она хоть и не была еще достроена, но жители удела уже знали, что второго такого храма на всей Руси с этой поры не будет.

Киев не был нужен Всеславу, и единственным его желанием, относящимся к этому городу, было не отдавать землю старшему сыну великого князя. Однако об этом приходилось молчать, хотя бы до поры до времени: еще теплилась надежда, что все сложится иначе и князь Ярослав будет жить еще долго. Все понимали, что с его смертью начнется новая усобица, много безвинной крови прольется за стол киевский, потому что такой человек, как Изяслав, в мире жить не сможет. Всеслав догадывался, для чего младшим княжичам, Святославу и Всеволоду, понадобился мир с полоцкой землей. Торговать с кривичами было выгодно и древлянам, и северянам, а так как жители Подвинья первыми в сечи не ввязывались, то Чернигов и Переяславль с Полоцком отношения не портили.

До удела смогли добраться только к закату; солнце летом садилось поздно, заливая румянцем весь бескрайний и до прозрачности голубой небосвод. Верхушки деревьев, словно облитые позолотой, покачивались вдалеке, легкий ветерок шуршал в густой листве, где-то в зарослях звонко перекликались птицы. Смоленский посад почти ничем не отличался от полоцкого, разве что не на холме располагался, а на равнине. Да и княжье подворье не сильно отличалось: широкий двор, залитый лучами закатного солнца, высокий терем в три пола высотой с алыми резными наличниками, тяжелые дубовые ворота, два столба в виде деревянных идолов.

Мальчишка-слуга придержал коня, пока Всеслав спешивался. Старшая дружина последовала примеру князя. На ступенях широкого красного крыльца гостей встречали хозяева: смоленский князь Вячеслав, его супруга — немецкая принцесса, а нынче русская княгиня Ода. Их меньшая дочь, юная Александра, стояла чуть позади отца, словно прячась и смущаясь перед гостями из чужого удела. Ей минул от покрова восемнадцатый солнцеворот, но выглядела она немногим моложе. Большие голубые глаза, по-детски сильно распахнутые и обрамленные длинными светлыми ресничками, широко поставленные, придавали ее худенькому лицу наивное и любопытное выражение. Вздернутый носик был усыпан веснушками, губы, тонкие и слегка обветренные, — чуть приоткрыты. Светло-русые волосы выбивались из-под алого очелья, и легкий ветерок то и дело перебирал их, словно играя. Длинная широкая коса была перекинута назад и словно тянула вниз своей тяжестью.

— Здрав буди, Вячеслав Ярославич, и мир твоему дому, — Всеслав поклонился в пояс, и смоленский князь ответил ему таким же поклоном. Княгиня лишь слегка наклонила голову, а дочь ее, глядевшая с любопытством, но и с некоторым страхом, растерялась и даже не сразу ответила на поклон Всеслава. Спохватившись, поклонилась, вскинула на него испуганный взор и залилась краской по самые уши.