На заре земли Русской - [2]

Земля кривичей была хороша и богата, да порядок в ней был заведен твердый и устойчивый. Однако не все было так добро, как хотелось бы. Из Киева, Пскова и Турова шли вести тревожнее и тревожнее: поговаривали, что туровский князь Изяслав готовит поход на север, а как лед по зиме станет, выйдет со своею дружиной к северному уделу.

После сбора старшей дружины Всеслав велел двум сотникам остаться. Тимофею и Радомиру он доверял более всего: они еще при его отце имели положение высокое и видное, и без их совета и доброго слова он не принимал важных решений. Так и сей день: когда все откланялись и разошлись и гридница опустела, в ней остались только трое: сам князь да его верные помощники.

Всеслав сидел за столом у окна. Перед ним на гладкой деревянной столешнице был разложен берестяной свиток, прижатый в двух углах медными подсвечниками. Кроме этих двух свечей, никакого освещения в гриднице не было, и тонкие, темные черточки, выдавленные железными наконечниками на влажной и потемневшей от влаги бересте, едва возможно было разобрать. Однако к чтению подобных свитков князь уже привык, без труда отличал реку от границы удела, разбирал мелкие кривые буквы — этому учил еще покойный отец.

— Нужно идти к Новгороду сейчас, — Всеслав наконец поднял глаза от карты и по очереди взглянул на Тимофея и Радомира. — Если Господь будет милостив, удача все же останется на нашей стороне. Они не будут ждать нас, и мои люди смогут застать киян врасплох.

— Изяслав хитрее тебя, княже, — Радомир качнул седеющей головой, вытащил из-за пояса нож с костяной рукоятью, прижал острие лезвия к небольшому кружку, обозначавшему Киев. — Ты выйдешь на сумерках, а он — с рассветом. У тебя четыре сотни ратников, а у него — шесть. Ты один, а у него — братья в двух уделах, сложи шесть сотен да еще восемь. Вот столько людей пойдет против тебя, если первым сунешься. Одно только хорошо: от нас до Новгорода четыре сотни верст да еще сорок, а от Турова, почитай, вдвое больше.

Всеслав задумчиво взъерошил волосы, и без того растрепанные. Не идти — нельзя, осадят в собственном уделе. Град пожгут, дружину разобьют, людей безвинных уведут в плен… А идти — тоже нельзя, силы неравны да положение нетвердое. К тому же, если ратники Изяслава захватят Новгород, то возьмут и Псков, а там и к Полоцку подойдут.

После нескольких усобиц разжигать новую в планы не входило. С братьями Изяслава, князя Туровского, Святославом Черниговским и Всеволодом Переяславским, Всеслав лично мир заключил два солнцеворота назад. Все трое крест целовали на вечном мире, а клятва на кресте считалась клятвой нерушимой. Быть может, если так, то братья Изяслава и не встанут против него?

— Клятву перед Богом они и впрямь не нарушат, — задумчиво отмолвил Тимофей. — А вот если и придется войной идти, то сторону брата примут они вернее, чем твою. Уж поверь мне, старику, я и не такие предательства видал.

— Что ж делать? — Всеслав взглянул на него снизу вверх с каким-то нескрываемым отчаянием.

— Женить бы тебя, княже, — Радомир хитро покосился в его сторону. Всеслав неловко усмехнулся.

— На ком?

— На ком? А хоть бы и на Александре, княжне смоленской. Ты уж третий десяток сменяешь, пора!

— Не ко времени ты, Радомир Евсеич, о свадьбе речь повел, — нахмурился молодой князь. — С юга кияне вот-вот придут, с севера новогородцам помогать надо. Удел бы не потерять, а ты о свадьбе.

— Сам посуди, княже, — Тимофей вдруг понял, к чему клонит его товарищ. — Смоленск — град сильный, на ногах стоит крепко, врагов у него, почитай, нет вовсе, а мы с ним в мире живём. Женишься на дочери смоленского князя — поддержкой отца ее заручишься. Друзей лишних не бывает.

— Это верно. Враги кругом, а друзей по пальцам перечесть можно, — Всеслав встал, сдвинул подсвечники, свернул берестяной свиток и перевязал его бечевкой.

— Одна надежда на то, что Ярослав-княже против ваших сеч будет, как и ранее был, — промолвил Радомир. — Правда, стар он уже, Изяслав без него все решает. Знает, что ему вскоре великое княжение Киевское принимать, вот и…

Он не договорил, махнул рукой, нахмурился, посмотрел куда-то в сторону, вспоминая про себя старшего сына Ярослава нелестными словами.

— Новгороду защита нужна, а мы должны помочь, — сказал Всеслав спустя некоторое время молчания. — Но и в одиночку нам не справиться. Пошли к Вячеславу Ярославичу Смоленскому гонца, вели передать, мол, полоцкий князь руки его дочери просить желает. А о том, о чем ты мне сказывал только что, я с ним сам поговорю. Выйдет по-твоему — хорошо, не выйдет — вины нашей в том нет.

С этими словами он отпустил обоих сотников, а сам, погасив свечи, прошелся из угла в угол по широкой горнице. В окна заглядывала холодная северная ночь. Тонкий месяц серебряным серпом застыл на бархатном небосклоне, сплошь усеянном звездами. Город спал. Где-то вдалеке хрипло лаяла собака, рвалась с цепи. В некоторых окошках все еще виднелся мутный желтоватый свет от лучин.

Всеслав вышел на крыльцо, прислонился спиной к резной деревянной свайке, осмотрелся. Легкий ночной ветерок бросил на лицо пару темных русых прядок, распахнул плащ, словно алые крылья. Сколько бы ни готовила судьба походов, испытаний, искушений, он бы ни за что не променял свой северный Полоцк на какой-либо иной город или удел. Здесь он родился и вырос, здесь княжил горячо любимый отец, здесь несколько солнцеворотов назад был заложен третий на всей Руси собор Святой Софии.