На заре земли Русской - [17]

Как-то ночью тихий шорох дождя незаметно перешел в настоящую бурю. За окнами выл и стонал ветер, вторили ему верхушки обнаженных деревьев, крупные капли бились в мутные стекла, звенели по лужам, шуршали по траве. Где-то вдалеке, за лесом, ворчал и ворочался гром. С очередным его раскатом Всеслав услышал, что за стеной тихий женский голос в тревоге шепчет слова молитвы. Сердце дрогнуло от жалости. Он взял свечу, перебросил через плечо алое корзно, вышел из своей горницы, постучал в дверь соседней.

Александра открыла скоро. В свете свечи ее тонкое бледное лицо виделось в золотистом ореоле. Всеслав вошел, воткнул свечу в настенный канделябр, освещая темную горницу, и шепотом позвал по имени Александру. Она подошла молча и покорно, словно боялась его. Да ведь так оно и было… Всеслав прикоснулся к ее золотистым волосам, собранным в широкую косу, погладил ее по голове. Александра взглянула на него снизу вверх.

— Прости меня, — едва слышно выдохнула она, и голос ее задрожал. — Я ведь знаю, ты семьи хотел, доброй и крепкой, супругу ласковую, детишек… Перед людьми и Богом спрашивал, согласна ли… А я… — она печально поджала губы и опустила ресницы, не договорив.

— Ну так что ж? — тихо спросил Всеслав, протянув руку, взял ее за подбородок и чуть приподнял ее голову. — Я не виню тебя.

Он опустился на край постели, Александра села возле него, прижалась щекой к его плечу. Сердце снова рванулось и забилось загнанной птичкой, то ли от тревоги, то ли от неясного, необъяснимого чувства, которое вдруг переполнило ее всю, и непонятно, радостное ли, горькое…

— Непривычная я к такому, — промолвила Александра шепотом. — Дома-то никогда одна не бывала, а здесь — и я сама не знаю никого, и меня не знают, я ведь вижу, как меня все сторонятся! Хожу, чужая будто, и сказать-то некому… А еще — никогда вдали от дома не бывала, от батюшки с матушкой, — она вдруг заговорила торопливо и совсем тихо, словно смущаясь. — Мне ведь даже второй десяток не минул, не думала, что так скоро придется все это покинуть…

— Скоро, не скоро, а когда-либо пришлось бы, — задумчиво отмолвил князь. — И ты прости меня, ведь если бы не сговор наш, ты бы так и жила с родными. Жалеешь, поди?

Он понизил голос до шепота, посмотрел на свою молодую княгиню, будто в душу глянул. Александра вздрогнула, но сумела совладать с тревогой, протянула руку и тронула его ладонь своей.

— Нет, — прошептала она. — Нисколечко… Но… страшно мне. Как будто совсем иная жизнь, не моя, чужая… Ведь мне теперь не только за себя жить, а еще и за маленького. Знахарка давеча сказывала, что я сына жду…

— Что сказывала? — изумленно переспросил Всеслав. Встал с постели, опустился перед девушкой на одно колено, взял ее тонкие, хрупкие руки в свои, взглянул ей в глаза снизу вверх. — Да неужто?..

Александра молча несколько раз кивнула. Всеслав рывком прижал ее к себе, обнял, и некоторое время они молчали, чувствуя лишь сбитое дыхание и частое, торопливое биение сердца друг друга. За окнами скрипели ставни, завывал ветер, дождь стучался в мутные стекла, где-то вдалеке сонно ворчал гром.

— Я и не знала, как тебе сказать, — наконец вздохнула Александра. — Мы ведь и были-то с тобою всего один раз после венца, видно, Господь все-таки добр ко мне.

— Спасибо тебе, ласточка моя! — тихо воскликнул Всеслав. — Да хранит тебя Бог!

Девушка смущенно улыбнулась в ответ и опустила глаза. Едва подумав об этом, она вспомнила и первую ночь, что они провели вместе — после венчания, празднества, пира, затянувшегося дотемна. Осенний день был короток, и когда совсем стемнело и большую гридницу остались освещать только свечи в канделябрах, князь поднялся из-за стола сам и протянул руку своей невесте:

— Оставим их. И без нас напьются и напляшутся.

Всю дорогу до горницы на втором полу Александра не проронила ни слова, лишь когда Всеслав, теперь уже супруг, у самых дверей подхватил ее на руки легко, словно перышко, перенес через порог по обычаю и осторожно поставил на ноги, она вдруг вспыхнула, зарделась, опустила голову, часто и прерывисто дыша то ли от волнения, то ли от страха.

— Что случилось? Кого боишься? Меня? Перестань!

— Я… не могу, — Александра сморгнула непрошеные слезы и вытерла мокрые дорожки на щеках. — Не могу…

Он ничего не ответил, да и что тут было говорить?.. С трудом уняв дрожь в руках, Александра опустилась на колени перед ним. По обычаю молодая жена должна была снять с мужа сапоги в знак покорности и верности. Мать рассказывала ей об этом, но Александра и не думала, что ей придется это делать, хотя в глубине души знала, что все-таки придется. И в ту ночь долго не могла исполнить обычай, словно понимая, что именно так закончится ее юность, что дальше будет совсем иная жизнь, и она станет уже не девкой вольной, а мужней женой. Вдохнула глубоко и как в воду прыгнула: решилась. Распутала тонкую шнуровку дрожащими пальцами — и заплакала…

А утром заплетала уже не одну косу, а две.

* * *

Свеча на столе догорала, сероватый воск таял, стекал на гладкую дощатую поверхность, застывал причудливыми фигурами. Темнота окутала небольшую горенку на втором полу терема, поздний вечер плавно обратился в глубокую беззвездную ночь. Александра постыдилась своих дурных мыслей о супруге, ведь и вправду не мог такой человек, как он, быть связан с волхвами и колдунами. Александра знала, что Всеслав, как и она, ходит в храм на заутреню, в горнице своей хранит православные иконы и на сон грядущий молитву читает, хоть и креста не носит — говорит, что деревянная фигурка на шнурке от греха и смерти не спасет, коли сам себя не убережешь. В Бога князь верил, но как-то совсем иначе, нежели другие жители северного удела. У него Бог был не всемогущим и не чудотворцем, а человеком — едва ли не таким же, как все. И Александра, видя это и слушая его рассказы о вере, хотела так же верить. Однако для нее Господь был всем, всем миром и всей жизнью, и видеть в нем простого, земного человека у нее совсем не выходило.