На Запад! - [31]

– Что, дурашка, страшно теперь? – хмыкнул Устим, оглядывая испуганного псковичанина. – Тащи вон своего дружка к берегу, да похороните его там по-человечьи, только поскорей. Наш старшой из-за вас тянуть с отходом точно не будет. Протелитесь тут – потом догонять в одиночку нас придется.

На следующую ночь караван пристал к большому, поросшему деревьями острову. Ладьи прочно скрепили между собой и на них оставили большую охрану. Все остальные, выставив сильные караулы, ночевали здесь в большем спокойствии, чем у леса.

– Простите меня, дружинные, за обидные слова, что я вам давеча сказал, – кудрявый русоволосый молодец стоял со склоненной, повинной головой возле костра Устимова десятка. – Если бы не вы, так тоже на бережку у мокшы и меня, как дружка Богдана, зарыли бы. Прощения просим, православные, – и он низко, в самый пояс поклонился.

– Зовут тебя как? – глядя снизу вверх на молодца, спросил Устим.

– Белозаром мамка нарекла, а батюшка Феррапонт из Успенского храма Иваном окрестил, – ответил смущенно псковичанин.

– Садись, Ваня-Белозар, – кивнул ему десятник, – ложку бери, отведай-ка дружинной кашки.

– Да я сытый, дядьки, – тряхнул кудрявой головой псковичанин. – Мы вот только что потрапезничали.

– Ну ты, щеня! – взрыкнул Воята. – Сказали тебе: садись – значится, садись! Вот что вы за народ такой, псковские? Только бы вам старшим перечить!

Белозар быстро присел и взял протянутую ему ложку.

– Вот, то-то же, – проворчал Воята и зачерпнул своей добрую порцию каши.

* * *

– Места далее еще более лихие будут, чем прежде, – предупредил наутро всех Лютень. – У черемисов уже третий год большая свара идет. Раньше-то они хоть какого-то порядка перед булгарами держались, а сейчас и на них постоянно набегают да и торговые караваны бьют, так что всем наготове все время быть! Одно меня только радует: два дня хода нам – и потом уже мирные места начнутся.

– Еще день пути – и уже завтра после полудня по левому борту родное селище жены откроется, – делился с Молчаном своей печалью старший каравана. – Я ведь как раз на его пожарище свою Рину-то и отбил у лесовина. Чуть-чуть было успел, так бы ее и утащили в лес, как и всех остальных. Может, кто-нибудь из родни все же уцелел, а?

– Ну, не знаю я, Лютень, не знаю, – протянул Молчан. – Обнадеживать тебя вроде как бы и не хочу, одно только скажу: ты ведь их убиенными не видал? Так что, может, и правда они где-нибудь в полоне, в лесном, черемисском селище рабичами сидят. Сам же рассказывал, что мать Рины хорошей лекаршей была, и даже сами лесовины порою к ней за помощью обращались. С чего бы им вообще ее убивать? Одно плохо: раздрай этот в крае идет. Было бы, как прежде, спокойно – было бы проще через булгар твою новую родню выкупить. А так я даже и не знаю, как с черемисами-то вообще можно сговориться. Дикий ведь это народ!

Речной караван шел заведенным порядком. Головными держались пять андреевских ладей, за ними два свейских кнорра, а уже дальше тянулись и все остальные. Что ждало за очередным поворотом реки, было никому не известно, и воины Лютня были всегда наготове.

Битву впереди услышали раньше, чем увидели. Сначала издали донёсся треск, потом звон металла, а затем донеслись и крики.

С выходом из-за речного поворота, ладейным открылась картина яростной схватки. Возле небольшого, поросшего лесом островка на двух ладьях шел тесный ближний бой. Со всех сторон эти суда были окружены десятками небольших долбленок, с которых на их борта карабкались, словно черные муравьи, лесные воины. Часть команды ладей уже полегла под ударами их копий и топоров, а с деревьев и с берега острова отбивающихся осыпали стрелами.

– На весла! – выкрикнул Лютень. – Молчан, задай ритм! Фроуд, правь на ладьи! Стрелкам разить сначала лучников. Сбейте их всех с деревьев!

– Раз! Раз! Раз! – отсчитывал ритм ударов весел Молчан. Пять андреевских ладей неслись по водной глади к сражающимся. Щелкнул один, за ним второй самострел, затем болты ударили частым градом по деревьям, и с них слетело сразу несколько тел. Угомонили лучников и на берегу острова, а потом самострелы и луки с ладей ударили в лесовинов и на самой реке.

– Дави их, Треска! Не снижай хода! – крикнул Молчан и метнул сулицу в стоящего на долбленке копейщика.

– Правый борт, весла береги! – выкрикнул кормчий, и ладья на скорости протаранила, подмяла под себя сразу несколько лодок. В щит, прикрывающий Фроуда, ударило две стрелы, и он пригнулся.

– Кошки! – скомандовал Лютень.

Несколько абордажных якорей с наточенными остриями лап вылетели и впились в борта крайнего судна.

– Тяни! – проорал старшина ладейной дружины, прикрываясь щитом. Борта сблизились, еще немного – и вот они уже стукнулись друг об друга.

– На абордаж! – И волна атакующих с обнаженными мечами и диким ревом бросилась в атаку.

Военное счастье изменчиво, уже торжествующие было победу черемисы сами разом оказались в западне. Большинство их долбленок было потоплено, а со всех сторон место схватки окружали ладьи русских. С первой из них уже, вырубая паникующих лесовинов, ворвались на палубу бронные воины.

– Спасайтесь! – крикнул один, другой лесной воин, и все они, побросав оружие, посыпались за борт. Стрелки русских и подошедших к месту схватки свеев продолжали бить пловцов и в воде. Большая лодка с несколькими гребцами и стоящими в ней воинами попробовала проскочить мимо кнорра Гуннара, но его кормчий подставил борт, и она с треском в него ударилась. Несколько гребцов сиганули в воду, троих прокололи копьями, а двое стоящих на палубе воинов замешкались, и на них накинули арканы.