На задворках "России" - [71]

Однако 28 января, ко всеобщему изумлению, прибыл в редакцию и провел заседа­ние редколлегии.

Снова жаловался: собственно редакторская, литературная работа его не тяготит, он способен ее осилить, а вот финансовые дела журнала за те полтора-два года, что он болеет, оказались запущены. Просил подумать и подобрать ему надежного помощ­ника по финансовой части... А лучше — сразу преемника. По его мнению, на пост главного редактора "Нового мира" имеют виды Игорь Виноградов, Наталья Иванова, кое-кто еще... Он все равно скоро уйдет и хочет договориться об одном: чтобы раза два в месяц была у него возможность пользоваться редакционной машиной для посе­щения поликлиники. Пусть эта его просьба будет вписана в протокол. Закончил речь неожиданно:

— Теперь решайте! А я ухожу. До свидания!

И в самом деле встал и медленно, с достоинством удалился.

Какое-то время все оставались в оцепенении.

Однако длилось оно недолго. Перечисленные Залыгиным имена вызвали бурю эмоций (видимо, для того он их и назвал, с его стороны это было чистой провокаци­ей, потому что никто из упомянутых, насколько мне известно, приходить в "Новый мир" не собирался).

— Давайте прямо сейчас все по очереди заявим, что мы никого не хотим брать в редакцию со стороны! — первой опомнилась Роднянская. — Если мы этого не сдела­ем, уважаемые люди могут быть поставлены в неловкое положение!

Охотно поддержал ее Киреев, за ним и другие наперебой стали выкрикивать торжественные клятвы, боясь отстать...

Я вслух возмутился: что за детсадовская "демократия"? Как можно заранее ограни­чиваться узким кругом присутствующих? Разве у нас уже есть безоговорочный кан­дидат? Пусть участвуют в будущем конкурсе, если захотят, и Виноградов, и Иванова: в отличие от здесь сидящих, они уже состоявшиеся редакторы. Надо не отталкивать, а зазывать людей. Чем больше выбор, тем лучше для журнала... Но первоочередная наша забота — все-таки не выборы. Залыгин признался, что денежные дела запуще­ны. О том, какая атмосфера в коллективе, никому говорить не надо, все и так знают. Ни один порядочный человек не согласится возглавить такую редакцию. До всяких выборов нам нужно самим разобраться в обстановке. Пригласить на заседание Хре­нову, Спасского, заслушать отчеты всех руководителей, не исключая, разумеется, и меня...

— Всем это знать ни к чему! — категорично заявил вдруг Василевский. — В финансовые вопросы должны быть посвящены два-три человека. При передаче дел.

У него было уже свое на уме.

Надумали сочинить послание к Залыгину: о том, что, пока он находится у власти, ни о какой передаче части полномочий и ответственности другому лицу не может быть и речи. Фактически — призвали его к незамедлительной отставке. С обещанием "приемлемых условий". (Василевский и тут не упустил вмешаться, заявив, что усло­вия, приемлемые для Залыгина, могут оказаться неприемлемыми для... Как сказать, для кого? Запнулся, боясь проговориться, и возражение замяли.) Долго спорили, как эту бумагу начать: "глубокоуважаемый", просто "уважаемый или даже "дорогой"? На­конец решили, что "дорогой" в данном контексте будет звучать несколько издеватель­ски ...

Из отрывочных впечатлений тех дней:

Новикова оживленно обсуждает с Василевским новинки видеопроката, обменива­ется с ним принесенными из дома кассетами. Последний, в полном соответствии со своей нетрадиционной эстетической ориентацией, увлекся американскими фильма­ми ужасов.

Спасский в своем кабинете нудно и запутанно объясняет мне, почему не получи­лось заключить договор с арендаторами. Говорит о большой проделанной работе и о том, что будущий преемник Залыгина когда-нибудь это поймет и испытает чувство глубокой. благодарности. Чтобы не обидеть, иногда соглашаюсь с ним: "Да... Да..." — хотя меня во время этого долгого разговора клонит в сон. Спасский иногда на полуфразе прикрывает глаза и тоже как будто задремывает. Исчерпав тему, выходим вме­сте из кабинета и застаем у самой. двери Коробейникова. Тот, крадучись, ныряет в раскрытую дверь уборной, склоняется над умывальником, широкая лысина его баг­ровеет.

— Ну что, шеф! — устало обращается к нему Спасский.

Удаляясь по коридору, слышу следующую фразу:

— Ну что, шеф бухгалтерии!..

В буфете Василевский подсаживается к Хреновой (та снизошла-таки до общих обедов, начала иногда спускаться, чтобы быть поближе к народу). Нечаянно берутся за одну салфетку, поднимают друг на друга глаза — и расцветают счастливыми улыб­ками, как молодожены...

После очередной нервной "разборки" сижу один в своем кабинете, машинально рисую мягким карандашом на бумаге. Какая прекрасная вещь — карандаш! Как много на свете прекрасных, увлекательных вещей! И на что только я потратил последние годы?

Из-под карандаша выходит худая трясущаяся собачка с больными глазами...

Через несколько дней я слягу в больницу с тяжелым обострением язвы. При об­следовании найдут еще целый букет неведомых мне до той поры заболеваний. Нака­нуне госпитализации притащусь в редакцию закончить неотложные дела — и узнаю от Розы Всеволодовны, что Залыгин хочет что-то сказать мне на прощание.

Он встретит меня в кабинете подчеркнуто уважительно, как гостя, выйдя из-за своего стола и сев на равных, лицом к лицу. Так встречал только в самый первый день, когда принимал на работу. Скажет виновато: