На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - [18]

Василевский командовал разведывательно-диверсионной группой ИНО НКВД с 1936 по 1938 год. Это было, по его словам, время, «наполненное опасностями, риском, всем тем, из чего складывается жизнь человека на войне». Специальная работа Василевского прикрывалась должностью старшего советника Особого отдела Мадридского фронта. В предисловии к повести «Испанская хроника Григория Грандэ» Василевский написал: «В моём сознании Испания оставила глубокий след. Воспоминания о ней никогда не исчезали, и даже Великая Отечественная война, явившаяся в жизни нашего народа таким всеподавляющим событием, не накинула покрывала забвения на всё, что было в 1936–1938 годах».

В 1939–1941 годах Василевский – сотрудник посольства СССР в Париже, резидент ИНО НКВД. С этой позиции участвовал в операции по ликвидации Льва Троцкого в Мексике, за что был награждён орденом Красного Знамени. Среди наград Василевского есть медаль «За боевые заслуги». Он стал первым, кто получил её.

В 1941–1942 годах Василевский находился в Турции в должности подрезидента НКВД в Анкаре. Его подлинная фамилия была «засвечена» в Испании, поэтому в Турцию он отправился под фамилией Тарасов. Для группы чекистов была запланирована операция по ликвидации посла Германии в Турции фон Папена. Подготовкой покушения руководил Эйтингон, который действовал в Стамбуле под фамилией Наумов. Боевиками были болгары, связанные с ГРУ. Один из них бросил бомбу под ноги фон Папена, но слишком рано снял предохранитель и взорвался сам. Посол отделался лёгким испугом и ушибами. Турецкая полиция сработала быстро, задержала другого болгарина, входившего в группу. Он и рассказал туркам обо всём, что знал. Оперативных работников ГРУ и ИНО НКВД, включая Василевского, пришлось срочно отзывать в СССР.

После нескольких месяцев работы в Центре – новая командировка – в Мексику. К месту назначения он отправился с диппаспортом на имя Тарасова.

«Действую строго в рамках прикрытия»

Пароход «Минск», на борту которого находился дипломат Тарасов и его семья, покинул порт Владивосток 23 марта 1943 года. Пароход пересёк бухту Золотой Рог и у острова Аскольд повернул на юг. Путь предстоял рискованный – между двух огней: с одной стороны незримо присутствовали японцы, с другой – также незримо – американцы. Корабли и подводные лодки противоборствующих сторон часто «ошибались», и в перекрестья их прицелов попадали советские суда. Путь проходил через Японское и Восточно-Китайское моря, затем суда огибали острова Кю-Сю и через «разрешённый» японцами для транзита пролив между островами архипелага Рю-Кю выходили в Тихий океан. Потом по «коридору безопасности», согласованному с властями Соединённых Штатов и Японии, суда поворачивали на север и шли вдоль Японского архипелага и Курильской гряды к Командорским островам. Затем продвигались Беринговым морем к Камчатке, постепенно разворачиваясь на восток.

После месяца пути «Минск» вошёл в порт Сиэтла. Позднее разведчик вспоминал: «Первый американский город поразил нас богатством и изобилием. Ничто не напоминало здесь о войне. Контраст с суровой обстановкой городов нашей страны был поразительным. Он оставлял в наших душах горький осадок». Из Сиэтла на поезде отправились в Сан-Франциско, куда прибыли на следующий день. Генеральное консульство СССР находилось в конце улицы, которая обрывалась крутым склоном к заливу. С этого места открывался великолепный вид на пролив, который соединял заливы Сан-Франциско и Сан-Пабло, на впечатляющий мост Голден Гейт. В шифрованной переписке с Центром Сан-Франциско обозначался «Вавилоном», а резидентом был вице-консул Григорий Хейфец (псевдоним «Харон»). Он взял Тарасова под опёку, радуясь возможности поговорить со свежими людьми из Москвы. Хейфец выглядел измученным, жаловался на «недосып», на увеличение числа «дезертиров» с торговых судов. Разыскать удавалось не всех. Хейфец упомянул о том, что вскоре возвращается в Москву, и это объяснило Тарасову причину его настойчивых расспросов об обстановке «в нашей конторе».

Хейфец рассказал о наглых агентах ФБР, вынюхивающих, провоцирующих, создающих «подставы» для вербовки. Несколько раз сотрудники консульства обнаруживали микрофоны в самых неожиданных местах. Конечно, этим занимались не нацистские агенты, а ФБР. Хейфец пояснил, что проверка помещений проводится регулярно, но уверенности в том, что здание свободно от микрофонов, нет: «Эдгар Гувер ненавидит коммунизм и Сталина больше, чем нацизм и Гитлера, поэтому тут следят за всеми, кто с нами контактирует, составляют списки с подробными данными, адресами и номерами телефонов. Они уверены, что всё это в будущем пригодится».

На третий день пребывания Тарасова в Сан-Франциско в консульство позвонил из Вашингтона посол Максим Максимович Литвинов. Время звонка его помощник согласовал заранее, и Тарасов дожидался вызова дежурного по консульству в кабинете Хейфеца. Беседа состоялась, и Литвинов, осторожно подбирая слова (ФБР не дремлет!), дал Тарасову «несколько практических советов по организационным и финансовым вопросам», а также сообщил о назначении Константина Уманского послом в Мексику. «Для меня его советы были весьма полезными, – вспоминал Василевский-Тарасов. – Впервые в своей практике я оказывался в стране на положении временного поверенного в делах и первого советского дипломата, прибывающего в Мексику после тринадцатилетнего перерыва в отношениях между нашими странами».