На южном берегу - [19]

Юрко широко, улыбнулся, обняв Роберто за плечи.

— Вечером идем к девчатам, я думаю. Перед отъездом надо же попрощаться.

Роберто тоже улыбнулся. Ему было приятно неназойливое дружелюбие.

Они подошли к скале, отбрасывавшей небольшую тень. Виталий и Сашко сидели, прислонившись спинами к скале, и разговаривали,

...И потому фашисты победили в Испании. Ну, было много причин. Я и сам всех подробностей не знаю. А так — читал, интересовался. Убежден, что все не так просто, как может показаться на первый взгляд...

Виталий замолчал я посмотрел на Роберто и Юрка.

— Что, и вы сюда же? Но плацкартные места заняты. Так что устраивайтесь как хотите.

— А о чем это вы тут? — спросил Роберто.

— Да вот, — Виталий посмотрел куда-то в сторону. — Мы с Сашком говорили об Испанской республике и о ее поражении. А интересно, что на самом деле произошло с теми ребятами из роты Тараса Шевченко, я имею в виду этих, из КПЗУ. Все-таки наш фильм — это вымысел, ну, наверное, какие-то факты были положены в основу, но просто исключительный случай, что герой прошёл такой сложный путь, а после поражения едва ли не вокруг света добрался домой, на Украину...

— Не такой и вымысел, — вдруг сказал Юрко. — Я знаю одного человека из-под Луцка, это приятель отца моего товарища, так этот человек был в Испании. Как раз один из старых членов КПЗУ, совсем юношей поехал в Испанию, воевал в роте имени Тараса Шевченко, в бригаде Сверчевского, а потом, после поражения, очень долго добирался домой. Воевал во Франции, в партизанах. Несколько лет скитался по чужим краям, а потом вернулся домой, уже после победы над гитлеровцами. Мой приятель рассказал мне про него, когда он уже ушел. Я был в Луцке у своего товарища, Евгена, в гостях, ну, и пришел этот Школа к его отцу по делам — что-то там говорили, а когда он ушел, Евген мне все и рассказал. Так я просто не мог поверить сразу. А потом забыл. Только сейчас вспомнил. Кажется, его зовут Андрий Школа.

— Что ты говоришь? — Роберто с удивлением посмотрел на Юрка. — Это же мой родной дядя, брат моей матери, названый брат моего отца, с которым они вместе приехали на Украину... Я много знаю об Испании, об интербригадовцах из рассказов отца и дяди, Андрия Школы, он был командиром диверсионной партизанской группы в Мадриде, его прозвали за храбрость «Омбре» — это значит по-испански «мужчина», в смысле «настоящий мужчина». Но жизнь — это не кино…

Виталий промолчал, только бровями повел удивленно. А потом глаза его открылись как-то шире, у губ возникли жесткие складки.

Смотрю вот, как все, кто участвует в съемках, восторгаются — Испания, революция, борьба, родина или смерть. Венсеремос. Но я вдруг посмотрел на все трезво и подумал: а много ли из тех, кто играет сейчас республиканцев или принимает участие в этом фильме, поехали бы в настоящую Испанию отдавать за нее жизнь? Понимаете — легко петь и восторгаться, когда вокруг милый пляж в Алуште, а мы изображаем из себя героев перед кинокамерой. И эти песни. И все... А на самом деле? Кто из нас мог бы быть там на самом деле? Этого не знает никто. Но такой вопрос может возникнуть. И я убежден, что далеко не каждый нашел бы в себе мужество добровольно подставить себя под пули за идею свободы и братства...

Минуту молчали.

— А ты, Виталий? Ты бы поехал в Испанию?

— Я? Я не знаю. Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что мало кто ответил бы «нет». Каждый скажет — поехал бы, ну, во всяком случае, большинство. В том числе и потому, что ехать в действительности не надо. А я? Мне кажется, я бы поехал. Потому что во мне живет глубокая, какая-то нутряная потребность бороться за правду, понимаете... Это звучит слишком, патетически. Но я с моим другом Ленькой Костенко даже в военкомат ходил во время агрессии во Вьетнаме. Мы просили, чтобы нас послали туда добровольцами. Это вправду было...

Виталий говорил еще и еще. Голос его слегка дрожал. Он так разволновался, что даже желваки ходили на скулах. Ребята молча слушали.

— Было такое прекрасное слово — романтика. Замечательное слово! А сейчас я не могу его слышать. Заговорили, задекламировали, запели, записали. Слово потеряло себя, а хуже всего, что им начали спекулировать, его начали употреблять люди, которые в принципе неспособны понять его суть, почувствовать, что же оно действительно значит.

Так же и песни. Все так любят петь о героях, о тайге, об альпинистах и тому подобное. Просто замучили хорошие песни Высоцкого об альпинистах. Я так любил их. А однажды иду по площади Победы и слышу: «Возвращаемся мы, просто некуда деться...» И звучит она из автомобиля, продающего лотерейные билеты. Реклама. И для меня эта песня словно бы перестала существовать. А жаль.

Особенно меня бесит, когда какой-нибудь недоросль страдает с гитарой: «Просто некуда деться!», «Ведь это наши горы!» А сам дальше своего района в городе носа не высовывает. А горы ему и триста лет не нужны! А туда же!

Или в компании уже женатых, респектабельных граждан начинают: «Друг уезжает в Магадан — снимите шляпу...» Ну, а способны ли они вот так взять и поехать за мечтой, за приключениями, за жизнью?