На ялике - [4]

- Матвей Капитоныч, поторопи-ись!..

Пока я сидел и раздумывал, на пристани уже скопилась порядочная толпа ожидающих. Опять тут было очень много женщин-работниц, было несколько военных, две или три девушки-дружинницы и молодой военный врач.

Лодка уже подходила к мосткам. Повторилось то же, что было давеча на том берегу. Ялик ударился о стенку причала и заскрипел. Женщины и на берегу и в лодке загалдели, началась посадка, и мальчик, стоя в лодке и придерживаясь веслом за бортик мостков, не повышая голоса, серьезно и деловито командовал своими пассажирами. Мне показалось, что за эти два часа он еще больше осунулся и похудел. Темное от загара и от усталости лицо его блестело, он тяжело дышал. Балахон свой он расстегнул, распахнул ворот рубашки, и оттуда выглядывала полоска незагорелой кожи. Когда я входил в лодку, он посмотрел на меня, улыбнулся, показав на секунду маленькие белые зубы, и сказал:

- Что? Уж обратно?

- Да. Обратно, - ответил я и почему-то очень обрадовался и тому, что он меня узнал, и тому, что заговорил со мной и даже улыбнулся мне.

Усаживаясь, я постарался занять место поближе к нему. Это удалось мне. Правда, пришлось кого-то не очень вежливо оттолкнуть, но когда мальчик сел на свое капитанское место, оказалось, что мы сидим лицом к лицу.

Выполнив обязанности кассира, собрав двугривенные, пересчитав их и спрятав, Мотя взялся за весла.

- Только не шуметь, бабы! - строго прикрикнул он на своих пассажирок. Те слегка притихли, а мальчик уселся поудобнее, поплевал на руки, и весла размеренно заскрипели в уключинах, и вода так же размеренно заплескалась за бортом.

Мне очень хотелось заговорить с мальчиком. Но, сам не знаю почему, я немножко робел и не находил, с чего начать разговор. Улыбаясь, я смотрел на его серьезное сосредоточенное лицо и на смешные детские бровки, на которых поблескивали редкие светлые волосики. Внезапно он взглянул на меня, поймал мою улыбку и сказал:

- Вы чего смеетесь?

- Я не смеюсь, - сказал я немножко даже испуганно. - С чего ты взял, что я смеюсь? Просто я любуюсь, как ты ловко работаешь.

- Как это ловко? Обыкновенно работаю.

- Ого! - сказал я, покачав головой. - А ты, адмирал Нахимов, я погляжу, дядя сердитый...

Он опять, но на этот раз, как мне показалось, с некоторым любопытством взглянул на меня и сказал:

- А вы откуда знаете, что я - адмирал Нахимов?

- Ну, мало ли? Слухом земля полнится.

- Что, на батареях были?

- Да, на батареях.

- А! Тогда понятно.

- Что тебе понятно?

Он помолчал, как бы раздумывая, стоит ли вообще рассусоливать со мной, и наконец ответил:

- Командиры меня так дразнят: адмиралом. Я ведь их тут всех обслуживаю: и зенитчиков, и летчиков, и моряков, и из госпиталей которые...

- Да, брат, работки у тебя, как видно, хватает, - сказал я. - Устаешь здорово небось? А?

Он ничего не сказал, только пожал плечами. Что работки ему хватает и что устает он зверски, было и без того видно. Лодка опять шла наперекор течению, и весла с трудом, как в густую черную глину, погружались в воду.

- Послушай, Матвей Капитоныч, - сказал я, помолчав. - Скажи, пожалуйста, откровенно, по совести: неужто тебе давеча не страшно было?

- Это когда? Где? - удивился он.

- Ну, давеча, когда зенитки работали.

Он усмехнулся и с каким-то не то что удивлением, а пожалуй, даже с сожалением посмотрел на меня.

- Вы бы ночью сегодня поглядели, что было. Вот это да! - сказал он.

- А разве ты ночью тоже работал?

- Я дежурил. У нас тут на Деревообделочном он зажигалок набросал целый воз. Так мы тушили.

- Кто "мы"?

- Ну, кто? Ребята.

- Так ты что - и не спал сегодня?

- Нет, спал немного.

- А ведь у вас тут частенько это бывает.

- Что? Бомбежки-то? Конечно, часто. У нас тут вокруг батареи. Осколки так начнут сыпаться, только беги.

- Да, - сказал я, - а ты, я вижу, все-таки не бежишь.

- А мне бежать некуда, - сказал он, усмехнувшись.

- Ну, а ведь честно-то, по совести, - боязно все-таки?

Он опять подумал и как-то очень хорошо, просто и спокойно сказал:

- Бойся не бойся, а уж если попадет, так попадет. Легче ведь не будет, если бояться?

- Это конечно, - улыбнулся я. - Легче не будет.

Мне все хотелось задать ему один вопрос, но как-то язык не поворачивался. Наконец я решился:

- А что, Мотя, это правда, что у тебя тут недавно отец погиб?

Мне показалось, что на одно мгновение весла дрогнули в его руках.

- Ага, - сказал он хрипло и отвернулся в сторону.

- Его что - осколком?

- Да.

- Вот, видишь...

Я не договорил. Но, как видно, он понял, о чем я хотел сказать. Целую минуту он молчал, налегая на весла. Потом, так же не глядя на меня, а куда-то в сторону, хриплым, басовитым и, как мне показалось, даже не своим голосом сказал:

- Воды бояться - в море не бывать.

- Хорошо сказано. Ну, а все-таки - разве ты об этом не думал? Если и тебя этак же?

- Что меня?

- Осколком.

- Тьфу, тьфу, - сказал он, сердито посмотрев на меня, и как-то лихо и замысловато, как старый бывалый матрос, плюнул через левое плечо.

Потом, заметив, что я улыбаюсь, - не выдержал, сам улыбнулся и сказал:

- Ну что ж! Конечно, могут. Всякое бывает. Могут и убить. Тогда что ж... Тогда, значит, придется Маньке за весла садиться.