На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - [44]

Шарафутдинов приподнял винтовку и дал по завалу неприцельную очередь. Разрывные пули десантной безгильзовки крошили бетон, еще больше завешивая коридор пылью. В это время Микрюков вытащил штурмовую гранату и сбросил защитный колпачок Палец его уже коснулся кнопки детонатора, когда Нияз неожиданно закричал:

– Нет! Нельзя! Самих же накроет, слишком близко! Все погибнем! Я его сделаю! – и, не дожидаясь ответа товарища, вдруг рванулся вперед.

– Назад!!! – заорал Юра, уже понимая, что опоздал. Дзахоев бежал навстречу смерти, одной длинной очередью разряжая двадцатизарядный магазин подствольника и стараясь попасть в импровизированную амбразуру. В грохоте взрывов не было слышно ответных выстрелов, но Микрюков знал, что они были. И видел, как топорщится на спине товарища пробиваемая насквозь броня и как выплескиваются наружу крохотные алые облачка.

Но лейтенант уже преодолел последние метры своей жизни и рухнул на пол, почти добежав до завала. Коридор заволокло пылью и дымом. Прикрываясь этой завесой, Шарафутдинов с Микрюковым, не сговариваясь, рванулись вперед.

Финкельштейн лежал и смотрел голубыми, такими нетипичными для еврея, хоть и сибирского, глазами в потолок, под которым лениво клубился сизый дым от сгоревшей взрывчатки. И часто-часто моргал. От боли. Но сил вскрикнуть или застонать уже не было.

– Не надо, потерпите, товарищ старший лейтенант! – шептал Микрюков, непонятно зачем ощупывая руками пробитый в нескольких местах нагрудник скафандра. Он не был медиком, но отлично понимал, что замполит живет последние секунды.

Шарафутдинов же склонился над Ниязом. Чеченец погиб мгновенно, одна из выпущенных в упор пуль-стрелок буквально разорвала его сердце. Но, говорят, мозг человека живет еще семь минут. И человек еще успевает подумать перед погружением во тьму о том, что настоящий нохча не воюет с женщинами и детьми. Настоящий вайнах спасает женщин и детей. Шахид – это тот, кто погиб за Родину и Аллаха[2]. А Родина – это наши женщины и наши дети. Тот же, кто убивает женщин и детей – тот не шахид и не нохча. Лежать ему в могиле со свиньей. Ифрит тот, кто детей мучает, а не человек.

Пока подбежавший отец Евгений безуспешно пытался реанимировать лейтенантов переносным кибердоком, прекрасно сознавая тщетность своих действий, Шарафутдинов и Микрюков выволокли из-под завала стрелявшего. Вернее, то, что от него осталось. Стрелок оказался человеком. Совсем еще молодым парнем, с такой же робкой щетиной, как и на лице покойного Яши. Одна из гранат Нияза, срикошетив от балки перекрытия, вошла ему в живот и там взорвалась. Он тоже погиб мгновенно.

Больше в здании никого не было. И ничего особенного не было. Какая-то аппаратура – и все. Административный корпус, как выяснилось позже.

Нияза и Яшу похоронили в одной могиле. Братской. Вместе с десятком других погибших в этом бою десантников. Таково было неожиданное для многих решение комбата – похоронить героев в земле планеты, ради свободы которой они отдали свои жизни.

Их личные вещи, найденные в карманах поддетых под скафандры бронекомплектов, отец Евгений отдал Крупенникову уже после возвращения на корабль. Да и что их там было, тех вещей? Потрепанная Яшина записная книжка с оторванным вольфрамовой стрелой уголком и несколькими бурыми пятнами крови, да зеленый национальный платок Нияза…

После короткого салюта православный священник отслужил отпевание.

По всем погибшим «за други своя» невзирая на национальность и вероисповедание…

А как же по-другому-то?!..

На этом битва за Агрой не закончилась. Прекрасно понимая, что каждый потерянный час играет на руку противнику, Крупенников с Харченко и оставшимся на борту «Мечты» Лаптевым приняли решение немедленно объединить штурмовые отряды и объединенными силами ударить по основной цели, главному Экспериментальному центру. Десантники Ильченко и Махнова были измотаны боем, но, во-первых, оставалась еще третья группа, командовал которой сам комбат и которую он оставил в резерве, изменив свое первоначальное решение, а, во-вторых, нельзя было снижать темп наступления. Никак нельзя. Категорически.

Поэтому десантников спешно погрузили в захваченные Ильченко транспортные гравилеты и отправили на восток. Трофейные транспортники взлетали с непредусмотренной конструкцией нагрузкой, но это было единственно возможное в данной ситуации решение. Технику пришлось бросить, поскольку перевезти ее было просто нечем. Впрочем, в распоряжении комбата еще оставалось полтора десятка бэтээров и БМД третьей группы, заправленных и с полным боекомплектом.

Штурмовать третью, последнюю базу ящеров комбат отказался. Расположенная в невысоких местных горах, она наверняка была неплохо подготовлена к обороне. Да и о том, что произошло с лагерями «1» и «2», там уже, конечно, знали и были готовы встретить нежданных гостей.

Особого тактического смысла в захвате лагеря он тоже не видел: на сделанных с орбиты снимках виднелись все те же загоны для тысяч рептилий и укрепленный городок охраны, причем ящеров здесь содержалось куда как больше. Кроме того, пленные, которых допросили грубо, но эффективно, в один голос утверждали, что «лабораторных объектов» на территории «тройки» нет. Слишком далеко расположен лагерь, как от главного экспериментального центра, так и от двух его «филиалов», и нет никакого смысла возить «материал» для опытов на такое расстояние. А вот основной репликационный центр по «производству» рептилий находился именно там.