На высотах твоих - [51]

— Конечно.

— Конечно, — повторил сенатор, кивая головой, словно удовлетворенный собственной проницательностью. — Возьмем тогда этого молодого человека на судне. Нам говорят, что у него нет никаких законных прав. Он не является ни канадским гражданином, ни добропорядочным иммигрантом, ни даже транзитным гостем, который сойдет на берег и вскоре покинет страну. В глазах закона его просто не существует. Поэтому, даже если он пожелает апеллировать к закону — обратиться в суд за разрешением на въезд в эту или другую страну, — он не сможет этого сделать. Правильно?

— Я бы не стал прибегать к таким формулировкам, — осторожно согласился Элан, — но по сути правильно.

— Иными словами, ответ утвердительный.

— Да, — криво усмехнулся Элан.

— Тогда давайте предположим еще, что сегодня ночью этот же самый человек на судне в Ванкуверском порту совершит поджог или убийство. Тогда что с ним станет?

Элан кивнул. Он понял, куда клонит сенатор.

— Его отконвоируют на берег и подвергнут суду.

— Именно так, мальчик мой. И если признают виновным, то, не сомневайтесь, накажут — вне зависимости от того, пользуется он гражданским статусом или нет. Таким образом, как мы убедились, закон может достать Анри Дюваля, хотя для него самого закон недостижим.

Это был чисто и мастерски сработанный довод. «И нечему удивляться, — подумал Элан, — старик ведь — искушенный и опытный полемист».

Как бы то ни было, его аргумент содержал глубокий смысл. Действительно, почему закон должен действовать столь односторонне — против человека, а не в его защиту? И даже если мотивы сенатора Деверо носили чисто политический характер, ничто не могло изменить сути приведенного им факта — человеку, находящемуся среди людей, отказано в элементарном человеческом праве.

Элан погрузился в раздумье. Что может сделать закон для этого человека на судне? Все или ничего? А если ничего — то почему?

Элан Мэйтлэнд не питал иллюзий относительно закона. При всей своей неопытности в адвокатуре он прекрасно понимал, что справедливость не является ни безусловной, ни беспристрастной и что порой несправедливость торжествует над правотой. Он знал, что общественное положение имеет большое значение, когда дело доходит до преступления и наказания, и что состоятельных людей, которые могут использовать все предусмотренные законом ходы, ждет не столь страшное возмездие за содеянное зло, нежели тех, кому менее тугие кошельки не позволяют сделать этого. Он был уверен, что временами из-за медлительности закона безвинным отказывают в их правах и что те, кто заслуживает пересмотра дел, не добиваются этого из-за недоступной стоимости одного дня в судебном процессе. А на другой чаше весов — заваленные делами суды, совершающие скороспелое правосудие, зачастую не заботясь о соблюдении прав обвиняемого.

Элан постиг эти вещи точно так же, как их постепенно, но неизбежно узнают все студенты и начинающие адвокаты. Нередко они больно ранили его — так же, как и его старших коллег, чей идеализм не поистерся за годы работы в коллегии адвокатов.

Однако при всех своих пороках закон обладал одним величайшим достоинством. Он был. Он существовал. Его величайшее достоинство было в его наличии.

Само существование закона служило подтверждением того, что равные права человека являются достойной целью. Что же касается его недостатков, то и здесь в свое время произойдут реформы; они всегда происходят, хотя и отстают от потребности в них. В то же время двери суда открыты для всех — и для самых ничтожных, и для самых великих, — если они пожелают туда обратиться. Кроме того, существуют еще и апелляционные суды.

Для всех, похоже, кроме, одного человека по имени Анри Дюваль.

Элан заметил, что сенатор наблюдает за ним, застыв в выжидательной позе. Лицо Шерон омрачилось тенью встревоженной озабоченности.

— Сенатор Деверо, — начал Элан, — если я возьмусь за это дело — в случае, если этот человек на судне пожелает, чтобы я представлял его интересы, — он сам будет моим клиентом. Правильно?

— Думаю, что можно сформулировать и так.

— Иными словами, ответ утвердительный.

Сенатор расхохотался, откинув голову.

— А вы мне начинаете нравиться, мальчик мой. Пожалуйста, продолжайте.

— И хотя за этим делом будете стоять вы, сенатор, — заявил Элан, тщательно выбирая слова, — любые действия, предпринимаемые от имени моего клиента, будут определяться единственно моим клиентом и мною без консультаций с какой-либо третьей стороной.

Старик испытующе оглядел Элана.

— Не считаете ли вы, что тот, кто платит музыканту…

— Нет, сэр, не в данном случае. Я считаю необходимым делать так, как лучше для моего клиента, а не то, что кажется выгодным с политической точки зрения.

Улыбка исчезла с лица сенатора, в голосе его зазвучал явный холодок.

— Я мог бы напомнить, что вам предоставляется возможность, за которую ухватились бы многие начинающие адвокаты.

Элан поднялся.

— Тогда я посоветую вам заглянуть в справочник по профессиям, сэр, — он обернулся к Шерон. — Прости, если подвел тебя.

— Минутку! — окликнул его сенатор. Он тоже встал и уставился в глаза Элану. Голос его гремел на басовых нотах. — Должен сказать вам, мальчик мой, что я считаю вас весьма нетерпеливым, дерзким и неблагодарным… Я принимаю ваши условия!