На высотах твоих - [39]

Ричард Деверо так и не стал государственным деятелем, не был он и подлинным законодателем. Его коронной сферой являлись политические махинации, которыми он и занимался всю свою жизнь. Он наслаждался полуанонимной властью. В своей партии сенатор очень редко занимал выборные должности (его нынешний пост председателя организации был запоздалым исключением), и все же в партийных кругах пользовался таким авторитетом и властью, которых до него удостаивались немногие. Ничего дурного или бесчестного в этом не было. Его положение просто основывалось на двух факторах — природная политическая проницательность, благодаря которой коллеги охотно прибегали к его советам, плюс разумное и расчетливое использование денег.

По истечении какого-то времени, в один из периодов пребывания его партии у власти, эти два фактора принесли ему наивысшее вознаграждение, какого удостаиваются самые преданные ее сыны, — пожизненное назначение в канадский сенат, члены которого однажды были очень точно названы одним из сенаторов «высшим классом среди пенсионеров Канады».

Подобно большинству в братстве сенатских старейшин Ричард Деверо весьма редко посещал немногие поверхностные обсуждения, которые верхняя палата проводила в подтверждение своего существования, и всего дважды брал там слово. В первый раз для того, чтобы предложить выделить сенаторам дополнительные места на автостоянке на Парламентском холме. Во второй — заявить жалобу на сквозняк, производимый вентиляционной системой в помещении сената. Оба его выступления привели к практическим результатам, чего, как сухо заметил сам сенатор Деверо, «нельзя сказать о большинстве речей в сенате».

Со времени его телефонного звонка прошло уже десять минут, а лидер оппозиции еще не появлялся. Сенатор, однако, не сомневался, что Бонар Дейтц не преминет прибыть, и смежил веки, решив слегка вздремнуть. Почти мгновенно — сказались возраст и плотный ленч — он погрузился в глубокий сон.

Глава 3

Достопочтенный Бонар Дейтц прикрыл за собой тяжелую дверь своего офиса — комнаты 407-С в безлюдном и безмолвном Центральном блоке парламентского комплекса. Его легкие шаги отдавались резким эхом в длинном коридоре, их звук летал меж сводчатыми готическими арками и бился об облицованные известняком стены. Он оставался, чтобы написать несколько личных писем, и задержался за этим занятием дольше, чем предполагал. Теперь еще придется заехать в Ридо-клуб, где его ждет сенатор Деверо, а это значит, что домой он вернется с большим опозданием. «Но лучше все же, — решил Дейтц, — повидаться со стариком и узнать, что ему понадобилось».

Не дожидаясь лифта, он начал спускаться по широкой мраморной лестнице, ведущей в коридор первого этажа. Пройти надо было всего два пролета, и он быстро сбегал по ступенькам; его длинная костлявая фигура резко и судорожно дергалась, и поэтому он напоминал заводного игрушечного солдатика. Тонкая изнеженная ладонь легко касалась бронзовых перил.

Тот, кто не был знаком с Дейтцем, поначалу мог принять его за ученого — каковым он, впрочем, и был, — но уж никак не за политического лидера. Лидеры традиционно источают силу и власть, а во внешнем облике Дейтца не было и признака того или другого. Не обладало его длинное треугольное лицо — однажды далеко не симпатизирующий Дейтцу карикатурист изобразил его с миндалевидной головой на фасолевом стебле — и ни малейшей физической привлекательностью, которая некоторым политическим деятелям помогает набирать голоса независимо от того, что они говорят или делают.

И все же в стране у него было на удивление много сторонников — среди искушенных знатоков, кто способен куда глубже и тоньше разбираться в человеческих качествах, нежели те, кто поддерживал его главного политического оппонента Джеймса Макколлама Хаудена. И тем не менее на последних выборах Хауден и его партия нанесли Дейтцу весьма ощутимое поражение.

Войдя в зал Конфедерации — сводчатый наружный вестибюль с его взмывающими ввысь колоннами из темного полированного сиенита,[22] — Дейтц услышал разговор одетого в форму привратника с молодым — почти подростком — человеком в бежевых брюках и куртке.

— Извиняюсь, — убеждал юношу привратник, — не я выдумываю правила, сынок.

— Да я понимаю, но неужели вы не могли бы сделать исключение. — Паренек говорил с американским акцентом; если уж не самой глубинки Юга, то где-то очень близко. — У меня всего-то два дня. Родители уже собираются возвращаться в Штаты…

Бонар Дейтц невольно приостановился. Это, конечно, не его дело, но что-то такое в мальчугане… Он спросил:

— В чем, собственно, проблема?

— Молодой человек хотел бы осмотреть здание, мистер Дейтц, — объяснил привратник. — Я уже сказал ему, что это невозможно, поскольку сегодня праздник и…

— Я из университета Чаттануги, сэр, — представился паренек. — Изучаю конституционную историю. Мне подумалось, что, пока я здесь…

Дейтц взглянул на часы.

— Ну, если мы поторопимся, я покажу вам. Пойдемте со мной.

Кивнув привратнику, он повернулся к лестнице, по которой только что спустился.

— Вот это здорово! — долговязый второкурсник шел рядом с ним легким размашистым шагом. — Просто потрясающе!