На всю жизнь - [33]
Через некоторое время «нашему фотокорреспонденту» рассказали: известный художник, которому посчастливилось рисовать Ленина в его совнаркомовском кабинете, спросил однажды, не имеет ли Владимир Ильич фотографий. Ленин ответил, что своих изображений обычно не хранит, но вот, кажется, есть одно…
Он открыл ящик и протянул художнику аккуратно вскрытый конверт:
— Это меня снимал один молодой товарищ в Свердловском университете!
Говоря это, он улыбнулся. Вспомнил, должно быть, историю с незаряженной кассетой.
СЕКРЕТАРЬ НАРКОМА
В те времена, уже далекие, она работала секретарем у товарища Коллонтай, наркома социального обеспечения, первой в мире женщины-министра, как писали иностранные газеты. В числе ее секретарских обязанностей была такая: относить документы в Кремль на подпись Председателю Совета Народных Комиссаров. На этот предмет ей выдали постоянный пропуск в здание Рабоче-крестьянского правительства.
Когда Александра Михайловна Коллонтай впервые поручила ей отнести бумаги на подпись Ленину, она до того растерялась, что выронила папку из рук.
Коллонтай улыбнулась:
— Не смущайтесь и не трусьте, Мария! (По молодости лет все называли секретаря наркома по имени). Познакомитесь с Владимиром Ильичем — и сами увидите…
Эти слова повергли Марию в полное смятение. Но вот прошло немного времени, и она уверенно могла заявить, что лично знакома с Лениным.
Являясь в кабинет Председателя Совнаркома, Мария ни разу не почувствовала себя неким безымянным, безликим существом, которое приносит и уносит бумаги. Она знала, что это «здравствуйте» относится именно к ней; что в этой комнате, где решались дела планетарного размаха, она занимает свое местечко.
Когда она шла сюда, то думала только об одном: так все подготовить, чтобы Ленин не затратил ни одной лишней секунды. Но случалось иногда — конечно, не по ее вине, — что она задерживалась несколько дольше, чем могла предположить.
— Здравствуйте! — слышала она, входя в кабинет. — Посидите минутку, я сейчас…
Сидя в мягком кресле, Мария украдкой поглядывала, как Ленин необыкновенно быстро пишет мелким, бисерным почерком. Потом она начинала рассматривать уже знакомые ей вещи на письменном столе: клей в пузырьке с резиновым наконечником, продолговатую книжку с алфавитом, ножницы, маленькую лампу с зеленым абажуром. И вдруг вздрагивала от неожиданности:
— Нуте-с, давайте-ка сюда ваши бумаги!
Возвращаясь из Кремля в гостиницу «Националь», где помещался тогда Наркомат социального обеспечения, она заново припоминала эти минуты: ведь это навсегда, на всю жизнь.
Она шла по Москве, ничем не отличаясь от других, в своей застиранной гимнастерке, в сплошь залатанных мужских сапогах не по ноге, с пузатым портфельчиком из облезлой клеенки. Но если бы кто-нибудь сейчас заглянул ей в глаза, то увидел бы в них скрытое ликование, какое бывает у человека, несущего удивительный, радостный секрет.
В прошлый раз, когда она была здесь, Ленин, как бы давая себе небольшую разминку, прошелся по кабинету, заглянул в окно; небо над Кремлем было тогда ярко-голубое, и Троицкая башня казалась особенно светлой и стройной.
— Вы только посмотрите, — сказал он, — что вытворяет осень-баловница! Какой денек подарила!
«Теперь Владимир Ильич уже не скажет про осень-баловницу», — думала она, ступая по мокро блестевшим булыжникам Красной площади. Сеял мелкий, почти невидимый дождик, небо было густо-серого цвета, как солдатское сукно.
По-видимому, Ленин уже собрался уходить. Он присел к столу, за которым принимал посетителей, раскрыл папку. Бумаг, кстати, было немного сегодня. Он быстро их просмотрел и подписал.
— Вы куда сейчас? К себе? — спросил он, возвращая ей папку. — В таком случае идите вниз, одевайтесь и ждите меня! Я скоро! Сегодня мы с товарищ Коллонтай выступаем на одном митинге!
Мария посмотрела на него непонимающими глазами.
— Я обещал заехать за Александрой Михайловной в «Националь», — чуть приметно улыбаясь, пояснил Владимир Ильич. — И вас заодно подвезу!
Минуты через две или три он уже поспешно спускался по лестнице. Мария, стоявшая внизу, отчетливо представила себе, как он забегает домой, снимает с вешалки пальто, кепку.
— Вы еще не одеты? — удивленно спросил он.
Ее худенькое, бледное лицо порозовело: очень трудно было сразу ответить на этот вопрос. А дальше все произошло так быстро, что она ничего не успела предпринять: он снял с себя шарф, набросил ей на шею. Только тогда она спохватилась и заговорила испуганно:
— Мне не холодно… На самом деле не холодно… Знаете, какая я закаленная!
— Не знаю! — коротко ответил Ленин. — Будьте добры надеть шарф как следует!..
Выхлопывая черный дым, машина выехала за ворота Кремля. Движение на улице было небольшое, но шофер все время беспокойно озирался и давал частые гудки. Мария сидела неподвижно, стараясь занимать поменьше места; руки ее нервно перебирали концы шарфа.
Ленин, смотревший в стекло, повернулся к ней.
— Все мы безбожно перегружены работой! — сказал он, точно отвечая на какие-то свои мысли. — Нужно письмо написать, а отделываешься запиской. Даже узнать друг друга поближе иногда нет возможности… Расскажите немного о себе! — неожиданно закончил он.
