На всю жизнь - [99]

Им оставалось пройти всего несколько шагов до загородного ресторана под названием «Фазаний заповедник». Его здание неожиданно вынырнуло перед ними из сумрака вместе с просекой, на которой стояло. У Гинека мелькнула мысль, не сделал ли он ошибку, пригласив Шарку именно сюда. «Фазаний заповедник» был идеальным местом для влюбленных, а не для людей, стремящихся принять серьезное решение. Они с Шаркой праздновали здесь дни рождения (с Шаркиного его отозвали по тревоге), вместе радовались здесь успешному завершению первой в ее учительской жизни инспекции, здесь же обмывали капитанские звездочки Гинека. За что им пить теперь?

Они прошли террасой. В углу группа туристов пела под гитару.

В зале, где находился бар, за столиком сидели несколько человек, видимо рабочих, и какая-то семья, очевидно туристы, случайно оказавшиеся здесь. Все они искали взглядом старшего официанта Калита. Тот выскочил с подносом, уставленным тарелками. Заметив Гинека с Шаркой, он по-чаплиновски затормозил между столами, забалансировал с подносом и весело бросил:

— А я уж думал, что вы на своем корабле уплыли куда-нибудь за тридевять земель! — Он утиным шагом доковылял до их стола. — Подождите минутку, только наполню им фужеры и сразу же провожу вас на веранду.

Гинек и Шарка наблюдали, как официант ловко лавировал среди столиков ресторана. Гинек улыбнулся. Кто из них знал, что за своеобразной мужиковатой внешностью Астронома скрывается чувствительная и даже нежная натура? С Калишем Гинек сблизился случайно. Как-то летом в воскресенье он зашел сюда пообедать. Народу было полным-полно, и старший официант буквально парился в собственном соку. Он был просто не в силах принять все заказы. Самых нетерпеливых крикунов Калиш просто игнорировал. Гинек понял это и потому избрал противоположную тактику. Он не кричал, не напоминал о себе, не злился. Прошло некоторое время, прежде чем Калиш его заметил и спросил, чего он желает. Однако Гинек заверил его с серьезным выражением лица, что не спешит: «Вас и так на части разрывают, все кричат. Ничего, я подожду». Калиш внимательно посмотрел на него и быстро пошел на кухню. Через секунду он вернулся с толстой книгой и положил ее на стол со словами: «Тогда почитайте пока». И снова заметался по ресторану, как птица в клетке. К удивлению Гинека, принесенная книга оказалась учебником астрономии. Позже он узнал, что звезды — страсть Калита. Он мог рассказывать о них с упоением по нескольку часов подряд и сразу выделил Гинека как очень внимательного, восприимчивого слушателя. «Ты не похож на других. Совершенно не похож», — разоткровенничался он, когда они впервые вместе смотрели с веранды на ночное небо.

— Идите наверх, — сказал Астроном, кладя в ладонь Гинека ключ от веранды. — Значит, питье как обычно… Есть будете?

— С добавкой, я зверски голодна, — ответила Шарка. — Как всегда, мы полностью полагаемся на твой вкус.

Калиш даже покраснел от гордости, будто ему вручили медаль.

— Из-за тебя, Шарка, я сейчас такие маневры на кухне устрою. Провалиться мне на этом месте, если я не выжму из повара что-нибудь необыкновенное!

Приятно было сидеть на веранде в плетеных креслах. Принесенные Калишем свечи и красное вино создавали атмосферу уюта. Снизу до них долетали туристские песни, громкий смех, а они молчали.

Первым заговорил Гинек:

— Когда я был маленьким, то вбил себе в голову, что буду летчиком. — Он отодвинул фужер. — Однажды я смастерил из трех дощечек самолет, прибил его к палке и представлял, будто я кружу над Йемнице, а ребята внизу кричат: «Гинек, ведь это Гинек Ридл!» — Он улыбнулся. — Я просто помешался тогда на авиации. Помню, в восьмом классе сбежал со школьного концерта и пошел в районный военный комиссариат с просьбой направить меня учиться на летчика. Мне сказали, чтобы я как следует учился в школе, что будущих нилотов выбирают из тех, у кого лучше оценки. Это была катастрофа, ведь я имел четверку по пению, да и ту мне ставили из милости, чтобы не портить ведомость. И хотя я не понимал, для чего пилоту нужно пение, я поставил себе цель получать по этому предмету одни пятерки. Я даже изучил нотную грамоту и напевал осточертевшие мне оперные арии.

— Так вот почему ты так силен в классической музыке! — воскликнула Шарка.

— Мне еще не было пятнадцати лет, — продолжал Гинек, — когда я написал заявление в военное училище. Отец надеялся, что из меня получится хороший инженер по сельхозтехнике, а может, и председатель их колхоза, как он называл местный сельскохозяйственный кооператив. А я ему — бух! «Хочу стать военным!»

Гинек смотрел прямо перед собой, погруженный в воспоминания.

— Он отказался подписать мое заявление. Я стоял на своем. А потом… убежал из дому. Вот так. Бродил по улочкам и размышлял, как лучше наказать отца — броситься под поезд или с моста в реку. Моя бродяжная жизнь продолжалась недолго. Дрожащего от холода, меня подняли со скамейки милиционеры неподалеку от военного комиссариата. О чем разговаривал с отцом подполковник, который пришел к нам на следующий день, я не знаю до сих пор. Сам я в это время в бешенстве колол во дворе дрова. Они были такие же неподатливые, как и отец. И тем более меня удивило, когда офицер вышел из дому и сказал мне: «Жди вызова на медкомиссию». Счастье мое было настолько велико, что я готов был расколоть на дрова все деревья в округе. Но отец продолжал хмуриться…