Стол, освещенный фарфоровой лампой под зеленым абажуром, был накрыт для ужина. Стогов выкрутил фитиль. Сразу стало светлее, и все словно расцвело в этой большой нарядной комнате. Черные ресницы распахнулись, открыв недоумевающие и со сна теплые карие глаза.
Женщина поднялась, увидела Боева, щеки ее вспыхнули.
— Вот вы какой, Роман Андреевич, — проговорила она, поднимаясь и протягивая ему руку. — Мы ждали весь вечер. Будем ужинать.
Потягиваясь и вздрагивая со сна, так, чтобы Боев не заметил, что она потягивается и вздрагивает, она подошла к столу. По дороге бросила мужу:
— Как ты долго сегодня и, конечно, уже успел вымазаться в этом своем… — она помахала рукой, не зная, как назвать то, от чего на одежде и даже на лице Стогова остаются темные пятна.
— Ничего, Сима, это от работы. — Повернувшись к Роману, он подмигнул ему: жена. Одергивает курточку. — Когда я был маленьким, мамаша все время прихорашивала меня, одергивала курточку. Очень почему-то было неприятно. Думал, вырасту, никто не будет одергивать. Вот вырос…
Боев заметил, что Стогов смотрит на жену печально и снисходительно, как на любимого, но своенравного ребенка. Очень светлые, голубоватые его глаза за толстыми стеклами очков казались почти вдвое больше обычных. Но действие взгляда от этого не возрастало. По крайней мере, для Симы. Она просто не замечала его взглядов.
Стогов был высок и от этого сутул. Темная кудреватая бородка делала его бледное лицо еще более бледным. Черные прямые волосы часто падали на лоб и на очки, мешая ему смотреть. Тогда он зачесывал их назад растопыренными пальцами.
— Нет, — сказала Сима, — это уже не ужин. Это уже, скорее, завтрак, но вина мы все равно выпьем.
Проводив Романа в какой-то закуток, отделенный от коридора дощатой перегородкой, где находился медный рукомойник и висело несколько полотенец, Стогов оставил его одного. Умываясь, Роман слышал, как он что-то рассказывал жене. Видимо, рассказывал про него, потому что, когда Роман вошел в столовую, ему показалось, будто Сима смотрит на него так, словно там, в закутке, его подстерегала опасность, которую он героически преодолел.
— На вас напали волки?
— В это время они смелеют. — Роман неловко засмеялся. — У них свадьбы весной, вот они оттого такие отчаянные.
— Волчья степь, — с непонятной ненавистью сказала Сима и спросила: — Вы их там постреляли всех?
— Всех? Нет, кажется, двух.
— Здорово! — Она снова повеселела, оживилась и залихватски взмахнула рукой: — Есть, значит, предлог выпить, за победителя волчьей степи!
Сели за стол. Стогов выпил свою рюмку и начал есть быстро, как едят люди, захваченные какой-то своей мыслью и которым еда только мешает сосредоточиться, отвлекает от дела. В то же время он так же быстро и жадно расспрашивал о всяких новостях.
Роман сказал, что о стоговском проекте много говорят, потому что сейчас очень остро стоит вопрос о борьбе с засухой и суховеями. Стогов снисходительно похвалил:
— Правильно.
Конечно, все это настолько правильно и так уже всеми усвоено, что говорить об этом просто не имеет смысла. Но тут же он и сам заговорил, изрекая истины, не требующие доказательств:
— Политика, не подкрепленная техникой, бесплодна. Она просто бессильна. Вот мы и призваны подкреплять политику техникой.
Увлечение Стогова техникой и, кажется, только техникой, было общеизвестно. Все во имя техники. Именно ей он хотел, если бы мог, подчинить всю жизнь, и не только свою и своих близких, но и все явления жизни. У Боева на этот счет еще не было такого твердого, устоявшегося мнения, но, вспомнив одно из последних занятий кружка текущей политики, он подтвердил:
— Техника в период реконструкции решает все.
— Вот именно, — Стогов поднял палец в знак почтения к сказанному.
Сима откровенно зевнула. Боев тоже поднял палец:
— Но это и есть политика.
Пристальный взгляд сквозь толстые стекла и вопрос, заданный все еще с оттенком снисхождения, но уже и с некоторым интересом:
— Ну и что же из этого?
— Значит, политика решает все, а не техника.
Сима перестала зевать и посмотрела на Романа с явным интересом.
— Я хочу сказать, — продолжал Боев, — что политика решает также и вопросы техники. Создает предпосылки.
— Да, — ответил Стогов не то вопросительно, не то утверждающе. — Да, на первом этапе может быть. Может быть. Вы — коммунист?
— Нет. Пока еще комсомолец.
— Дело в том… — Стогов зачесал волосы, подумал. — Делать политику внутри страны да и вообще политику лучше всего, имея доказательства в виде совершенно осязаемых достижений техники. Особое значение это имеет для сельского хозяйства.
— Индустриализация хлебодобычи, — осторожно сказал Роман и покосился на Стогова. Как-то он воспримет такую формулировку?
Ничего, воспринял, хотя и покрутил головой.
— Скажем, полная механизация, — внес он поправку, — к этому мы идем. Техника должна помочь человеку во всех областях труда и даже мысли. Есть, говорят, такие мыслящие машины.
Боев поспешил с ним согласиться, отметив, что если еще и нет, то обязательно будут. Должны быть.
7
Увлеченные воспеванием техники, они совсем забыли о Симе. А она сидела, пригорюнившись, и пощелкивала по самовару розовым ноготком. И вдруг спросила:
