На всех хватит! - [96]

— Побегать с решетом мы всегда успеем — но давай сначала убедимся, что амулета нет в более привычных местах. Уйти ведь никто не сумел, значит, и деться он никуда от нас не может.

— Гвен?

— Не ушел никто, — подтвердила рыжеволосая докторша. — Кроме второй лошади. Я не смогла поймать ее — ты же знаешь, Алан, как эти животные относятся к… подобным мне, а сдерживающее заклятье исчезло в момент смерти их прежних хозяев.

— Мисс Карлсен, — коротко скомандовал Маккормик, — займитесь ею!

Замечательно! Я что, так похожа на бакеро?[21]

К моему счастью, обсуждаемая животина — гнедая кобыла с вышитым черно-золотым черпаком — вроде бы не горела желанием убегать. Удалившись на пару сотен ярдов, она остановилась, с интересом приглядываясь к чахлому мескиту.

Я медленно опустила Старшего Брата обратно в кобуру и не торопясь направилась к ней, в пол-уха прислушиваясь к разговорам за спиной и одновременно лениво размышляя, из какой части своего наряда мне придется делать лассо в том случае, если окажется, что гнедая пугается не только вампиров. Впрочем, до таких крайностей дело вряд ли дойдет — должна же в этом караване найтись хоть одна приличная веревка!

— Алан, а как вообще выглядит чертов халцедон?

— Халцедон выглядит как халцедон, Дэвид. Не задавай дурацких вопросов.

— Вот это да — полный ящик бутылок!

— Не может быть!

Звонко чмокнула откупориваемая пробка.

— Это не вино… — разочарованно произнес де Танвилль, — какая-то алхимическая мерзость…

— Хьюго, не-е-ет!

Обернувшись, я каким-то невероятным образом сумела «поймать» и запечатлеть в памяти не хуже дагеротипной пластинки сразу несколько обрывочных картинок: искаженное личико Гвен, удивленно вскинувшего брови Дэйва Хайвела, нахмуренного Маккормика, распахнутое нутро ящика на боку мула, где, аккуратно заправленные в песок, проблескивали ряды бутылок. И точно такую же бутылку, которая, медленно вращаясь, преодолевала расстояние между вытянутой рукой де Танвилля и обочиной дороги. Знакомый масляный отблеск…

Взрыва я не увидела. Просто какой-то взбесившийся гномский божок сначала резко выхватил землю у меня из-под каблуков, а затем с размаху огрел ею же меня по хребту. От удара у меня потемнело в глазах, а чертов божок, наверняка гнусно ухмыляясь, взревел мне в лицо, решив заодно и опорожнить часть своего желудка. Жрал же он, как и положено всякому гномскому богу, песок и камень.

Не знаю, сколько я провалялась без сознания, но когда сумела открыть глаза, то первым проблеском мысли было вялое удивление: «Как, все еще день?»

Все тот же день, и все та же голая каменистая пустыня вокруг — даже гнедая была почти на том же самом месте и сейчас очумело дергала головой, пытаясь подняться. Не было только каравана — на его месте курилась синеватым дымком четырехъярдовая воронка.

Я тоже попыталась встать — хотя бы на четвереньки, но это оказалось неожиданно сложной задачей. Никогда не думала, что можно промахнуться рукой мимо земли, а вот поди ж ты! — поймать ладонью упорно ускользавшую глину мне удалось только в четвертый раз.

Голова, казалось, была вырублена из цельного куска горного хрусталя — весила не меньше стоуна и при этом ежесекундно грозила расколоться на чертову уйму крохотных осколков. И болела как сто тысяч мигреней во главе с их всеобщей праматерью!

Особенно плохо чувствовало себя правое ухо. Попытавшись устоять на трех точках опоры — не получилось, ну да плечу уже тоже все равно, — я коснулась его освободившейся рукой и потом не меньше полуминуты тупо пялилась на кровавый след, растекшийся по ладони. Как же называлась эта хрень? Беребонная перепонка? Перепонная барабанка? Левое ухо вроде не кровит — но слышит ровно столько же!

Часы жалко. Изящные золотые часики, так уютно тикавшие в нагрудном кармане рубашки. Не думаю, чтобы им удалось пережить этот бабах… а я едва успела к ним привязаться. Пожалуй, мне будет их не хватать.

А потом я услышала, как кто-то кого-то зовет. Какую-то Бренду… мне стало интересно, и я пошла… то есть поползла в том направлении, и лишь на полпути сообразила, что зовут, вообще-то, меня. Меня? Да, меня — но быстрее передвигать конечности я все равно не смогу. Это и так слишком сложный процесс для моей бедной хрустальной головы. Поднять, передвинуть вперед, опустить — и так четыре раза! Раз-два, три-четыре — Господи, как сложно! Насколько проще было раньше — раз-два, раз-два. Интересно, как же лошади с этим справляются? Видимо, они значительно умнее людей… и прочих двуногих прямоходящих.

— Наконец-то, — в голосе рыжеволосой явственно слышится раздражение. — Я уж думала, что ты не доберешься ко мне до заката.

— Извини, подруга, — говорю я. — Но я, знаешь ли, слегка оглохла.

Доктор Рин пытается улыбнуться, но улыбка почти сразу же превращается в гримасу боли.

— Разумеется, ты оглохла, — шепчет она. — Было бы странно, если бы после взрыва такой силы у тебя сохранилась способность слышать. И именно поэтому я сейчас общаюсь с тобой телепатически.

И в самом деле… только сейчас до меня доходит, что Гвен разговаривает со мной, не раскрывая рта. А заодно я понимаю, что в ее облике — помимо того, что опознать в этом едва прикрытом обгорелыми лоскутами черно-багровом куске плоти прежнюю красавицу можно только по все еще тлеющим рыжим космам, — кажется мне столь неправильным.