На всех фронтах - [98]

Несмотря на то что Краков уже больше месяца как был освобожден нашими войсками — всего на два дня позже Варшавы, — он оказался буквально забит солдатами и боевой техникой. По всему чувствовалось, что фронт недалеко. Вся площадь, к которой примыкало здание воеводского комитета Польской рабочей партии, была уставлена танками.

Секретарь воеводского комитета был в отъезде, поэтому нам отвели для отдыха его личный кабинет как единственное пока помещение, оборудованное всем необходимым. Говорили, что он сам так распорядился. Кабинет был обставлен мягкими кожаными диванами и креслами, устлан коврами, такими пушистыми, что в них тонули ноги. Все это нам, лесным жителям, было в диковину.

Трое из нашей группы, в том числе и я, на следующий день должны отправиться дальше, в Катовице — пункт моей командировки.

После длительной и довольно утомительной дороги побрились, умылись и уже снова были бодры и полны сил. Стали сообща готовить ужин. Все выкладывали на стол свои продпайки. Не успели открыть консервы, порезать хлеб и колбасу, как вдруг является наш водитель вместе с одним из польских товарищей и несет почти полное ведро красного вина.

— Марка незнаёма, но, хлопаки, мувили — выдержанное, перша клясса! — весело объявил он.

— Откуда?! — бросились все сразу к вошедшим. — Где вы раздобыли столько?

— Угостили польские танкисты, велели выпить за освобождение Польши и скорую победу! — наперебой доложили ребята.

Поужинали мы на славу. Много было в тот вечер тостов: за боевое братство, которое освящено кровью, обильно пролитой советскими людьми и поляками на фронте и в партизанах в борьбе с гитлеризмом, за вечную дружбу между Советским Союзом и новой, демократической Польшей… Каждый из нас рассказывал о себе, вспоминали «партизанку», но больше говорили о том, какая жизнь будет после окончания войны. Каждый видел себя по-своему в том загадочном, как тогда казалось, послевоенном мире. Но в одном мы были едины, все были твердо убеждены — эта война последняя в истории. Рано утром следующего дня мы поехали дальше. А уже часа через два были в Катовице. И неудивительно: расстояние менее ста километров, а дорога хорошая, асфальтированная.

В отличие от древнего Кракова с его великолепными костелами, старинной архитектурой зданий Катовице показался мне ультрасовременным городом. Бросилось в глаза, что целые кварталы застроены многоэтажными жилыми и административными зданиями. Они строгие, прямые, без всяких излишеств. Проезжали мы и район, где были только небольшие каменные двух-трехэтажные виллы, сплошь окруженные зеленью. В городе мы почти не увидели разрушений, если не считать разбитых витрин многих частных магазинов, хозяева которых удрали вместе с немцами. На улицах было многолюдно. Так же, как в Кракове, много войск. Ведь фронт находился всего в двадцати пяти километрах от города.

Наша машина подъехала к огромному серому, тяжелому на вид железобетонному зданию. Здесь размещался воеводский комитет Польской рабочей партии. Молодые ребята из команды по охране здания быстро нашли коменданта.

Сняв шапку и вежливо поприветствовав нас, комендант сообщил, что «пан» будет жить и работать в этом здании. Он тут же повел меня на третий этаж и показал приготовленное для меня «мешкане». Это был шикарно обставленный двухкомнатный кабинет. Здесь же дверь в ванную комнату. Такие апартаменты мне, всю войну кочевавшему то по баракам на Урале, то по землянкам и шалашам в немецком тылу, показались излишне роскошными. Конечно же, в первый момент я был сражен таким блеском.

«Не в рай ли попал преждевременно?» — весело подумалось мне. Но вслух не восхищался. «Держал марку». Как-никак перед комендантом стоял подпоручик. Я хорошо знал, что для цивильного поляка это большое звание и непререкаемый авторитет.

Стал я внимательно осматривать квартиру-кабинет. Глянул в окно… «Стоп! А где же буду располагать антенну для своей радиостанции?» — задал себе вопрос. Комендант же ходил следом за мной неотступно, ждал моего ответа. Неловкость моего положения была в том, что не мог с ним поделиться целью своего приезда. Кроме секретаря воеводского комитета, никто не должен был знать, что у меня есть радиостанция и шифры и что должен буду поддерживать радиосвязь с Варшавой.

«Что, если каждый раз перед сеансом развертывать антенну прямо в кабинете, а после работы убирать? Кабинет очень большой, есть где развернуться. Да… но ведь здание железобетонное! Его стены будут полностью экранировать антенну, никакой связи не добьюсь. И окна выходят на запад, то есть в противоположную от Варшавы сторону», — с беспокойством соображал я. Коменданту стало ясно, что меня это помещение не устраивает, и он сам предложил другое:

— Ежели пану поручникови не подобае, мы можемы друге мешкане зробить. То не ест трудно, проше вас…

— Да, вы правы, — обрадовался я его предложению, — здесь, на третьем этаже, слишком мало света, а у меня будет много работы. Давайте, если это возможно, посмотрим помещение на самом верхнем этаже!..

Мы поднялись в лифте на последний этаж и быстро нашли подходящий для меня рабочий кабинет. Комендант прислал из караульного помещения двух парней, и мы обставили новый, значительно более скромный кабинет самым необходимым. Я проверил плотность светомаскировки на окнах, которая здесь еще не отменялась.