На всех фронтах - [53]

— Вот здесь, здесь! — показывает немец на лестницу.

Батов не торопясь полез по крутой широкой лестнице вверх, а немец вернулся во двор.

В нос ударило стоялым чердачным воздухом. Тишина. Полумрак. Остановился на предпоследней ступеньке, всмотрелся в мрак чердака. Недалеко от печной трубы, между подстропильными балками, — гора седел. В дальнем углу, упираясь под самый скат крыши, высятся два одинаковых штабеля. Кажется, обмундирование. Перевел взгляд направо и заметил, что за другой трубой тенью мелькнуло что-то. Стало жутко. Положил руку на пистолет, не вынимая из кобуры, замер. Прислушался. «А не устроил ли немец западню?»

— А ну выходи, кто там прячется?

Он поднялся на последнюю ступеньку лестницы, взял пистолет на изготовку.

Из темноты вдруг раздалось жалобное мяуканье… Алексей чертыхнулся.

С улицы донесся шум команд, подаваемых на русском языке. Это подошел полк.

Когда он выскочил из дома, полк уже прошел площадь и в конце ее остановился на привал. Подполковник Уралов, стоя впереди группы своих офицеров, заканчивал краткую речь, обращенную к юнкерам и их командирам.

— …Предоставляется полная свобода, — донеслось до слуха. — Будем надеяться, что честные немцы извлекут из этой войны полезный урок и впредь никогда не допустят в своей стране фашизма, который принес человечеству неисчислимые бедствия и привел Германию к катастрофе. Желаю вам вернуться к мирному труду, обдумать случившееся и правильно понять его…

Древко с белым знаменем еще покачивается сбоку каре. А другие знамена до земли склонились по команде немецкого полковника, а затем начали падать одно за другим у ног командира полка. Из строя цепочкой стали выходить немецкие офицеры. Каждый бросал свое оружие в кучу рядом со знаменами, а пройдя дальше, срывал погоны и петлицы с мундира. Полковник подает команду, и юнкера с треском рвут с себя знаки различия. Каре рассыпается по площади. Военного училища гитлеровской армии больше не существует.

Наконец белое знамя тоже падает в общую кучу и прикрывает краем оружие, брошенное немецкими офицерами.

3

Вторые сутки полк шел спокойно. Несколько раз, правда, приходилось разворачиваться в боевой порядок, но противник успевал бежать, не принимая боя.

Солнце еще не взошло, но уже осветило ясное небо, и на земле от этого стало совсем светло. Утро ласковое, теплое, прозрачное. Лес наполнен птичьими голосами. Разговоров в строю не слышно. Солдаты рады мирной тишине и покою.

Голова полковой колонны выползла из леса. Впереди, справа, — высота. Она бархатисто-зеленая, нарядная. Воздух легок и до того прозрачен, что, кажется, на склоне высоты можно различить отдельные травинки.

Полк замедлил движение: хвост головной походной заставы еще не скрылся за холмом.

Впереди пулеметной роты, как всегда, идет старший лейтенант Седых, а за ним — взводные. Володя Грохотало в новенькой офицерской форме. Он уже не рядовой, а младший лейтенант. Добавилась еще одна звездочка на погоне у Батова.

Батову легко. Даже отчего-то весело. Наверное, оттого, что ему девятнадцать лет. А еще оттого, что весна и что жить хочется. Так бы и пить этот чистый пьянящий воздух, смотреть бы на бездонное, подчеркнутое утренней голубизной небо, слушать бы птиц и мечтать. Мечтая, забываешь, что на боку у тебя пистолет, что рядом идут люди с автоматами и пулеметами, следом за тобой катятся пушки… Все это никак не вяжется с праздничностью и тишиной природы, с ликующим настроением. Будто никакого фашизма нет на земле. Все люди хорошие, добрые.

Неожиданно где-то впереди ухает артиллерийский выстрел. Обветренные губы Володи автоматически считают:

— …Три, четыре, пять…

Дико, нелепо рвет тишину взрыв снаряда, упавшего на восточный склон высоты.

— Издалека садит, — будто про себя, говорит Володя. — Призадержать хочет… Пехота, видать, драпать не успевает.

Артиллеристы, обгоняя колонну, галопом гонят мохноногих коней. Ездовые гикают, сворачивают с дороги. Из-под конских копыт летят крупные лепешки сырой липкой земли. Две пушки, мягко покачиваясь, огибают высоту и разворачиваются на северном склоне. Ездовые с лошадьми, оставив пушки, спешат в лес, в укрытие…

Снова ухнуло. Еще… Снаряды рвутся все выше и выше, взрывы подвигаются к вершине. Ответили и наши пушки.

Воздух перестает быть прозрачным и чистым, он поминутно вздрагивает, как от испуга. Бархатисто-зеленый склон холма уже изрыт черными и красно-лиловыми воронками, обезображен.

Стрелковые роты уходят вперед. Пулеметчики, минометчики и батальонные артиллеристы остаются в резерве. Подразделения отступили назад, в лес. Сошли с дороги.

Батову не хочется уходить с опушки. По-мальчишески чуть приоткрыв рот, он следит за разрывами снарядов, которые долбят по высоте, уродуют ее, но до леса почему-то не долетают.

Туда, к высоте, где бьют пушки, бегут санитары. Вон показалась санитарная повозка. Значит, уже есть за кем. Почти задев Батова сумкой, туда же пробежала Верочка Шапкина. Сумка большая, а Верочка маленькая.

— Ни пуха ни пера, Верочка! — крикнул ей вслед Батов.

— Катись ты, Алешенька, со своим пухом! — даже не повернулась, на ходу подхватила рукой сумку и еще быстрее пустилась к батарее. Ее крепкие полные ноги в кирзовых сапогах часто-часто перебирают по мягкой зелени. Батов не может оторвать от нее взгляда. Темные волосы с каштановым отливом выбились из-под пилотки. Батов представляет ее лицо, чуточку курносое, свежее, розовое, с яркими детскими губами.