На всех фронтах - [46]

Тут мы по ночам бомбили колонны техники. Днем фашист пер по степи, а на ночь норовил стать в балку, где ручей бежит да кашеварить можно. Когда такую балку накрывали бомбами несколько самолетов, пламя вверх вулканом било, и рвалось там, и горело до утра…

В составе оперативных групп на Севере наш экипаж работал трижды. В третий раз как стали собирать опергруппу, командование принялось искать, какие экипажи уже заполярный опыт имеют. Таких два экипажа нашлось, что из первого состава уцелели, остальным вечная память. Потому расскажу о работе на Севере, кто же вам еще расскажет? Скоро одни бумажки останутся. Когда шли союзные конвои, у нас была одна задача — бороться с германской торпедоносной и бомбардировочной авиацией, держать ее на аэродромах Хебуктен, Лаксельвен, Луостари, Киркинес и других, чтобы не взлетела. Брали мы стокилограммовые фугаски, чтоб воронок побольше числом получалось, и бомбили взлетно-посадочные полосы. Аэродромов-то много, а сил у нас маловато, поэтому летали круглосуточно и бомбили по графику. Весь смысл в том заключался, чтобы фашисты не успевали ВПП в порядок приводить.

А теперь вот скажите, как с погодой быть? Ясных дней на Севере мало, облачность низкая и чаще всего сплошная. Взлетать и садиться можно, а бомбить прицельно нельзя, потому что не видно земли. Со смекалкой и тут приспособились: до каждого аэродрома полетное время до секунды рассчитали. Долетел до расчетной точки — бомби. Тут, конечно, все на штурманской квалификации строилось. Курс надо было выдерживать точно, ветер ловить и все поправки на него учитывать.

Побольше бы нам силенок в те дни! Другой раз обидно бывало до горечи. Видишь самолеты на стоянке, а трогать их тебе запрещено, потому что расходовать бомбы на любые цели, кроме взлетных полос, нам строго запрещалось. Пройдет конвой, тогда бомби стоянки — так нам говорили. А сейчас всю стаю надо на земле держать, так что рой фугасками воронки на ВПП, чтобы фриц их засыпать и трамбовать не поспевал. Так и воевали: мы без сна круглосуточно в воздухе, а немец с тачками бегает. Мы роем — он закапывает, мы роем — он закапывает.

А конвой тем часом идет.

В сорок четвертом году, когда вернулись с Севера, нас с Романовым рассадили по разным самолетам. Меня в должности тогда повысили, назначили штурманом эскадрильи, и летать я стал с комэском. Петру дали хорошего штурмана, работал тот честно, а все же мы, как останемся с глазу на глаз, так и вздохнем… Погиб Петр Иванович 18 апреля 1945 года, у меня на глазах.

Был вылет полка на бомбежку. Подходим к цели. Самолет Романова идет головным. Моя машина следом, так что вижу Петра прекрасно. Из облака, откуда ни возьмись, вываливается «мессершмитт» и прошивает головную машину из всех стволов. Проморгало наше прикрытие того фашиста! Моторы у Петра задымили, по плоскостям, смотрю, пламя полощет. Но машина идет на цель, боевой курс держит, значит, летчик жив. Надо ему с парашютом прыгать. «Прыгай, Петр», — шепчу… А дым уже черный валит, пламя по фюзеляжу хлещет, за киль перехлестывает. Так только металл горит. Я кричу: «Прыгай! Да прыгай же, Петр!» Кричу, забылся, что связи у меня с Петром Ивановичем нет. Сколько раз вот так же нас с командиром на боевом курсе и осколками било, и пулями, и взрывной волной швыряло. Романов «зажмет» самолет и идет до конца, до самой точки сброса. С боевого курса он никогда не отворачивал. Это был летчик! «Мы с тобой, Алеша, не бомберы, которым все равно, куда бомбы сыпать. Мы — кадровый состав авиации дальнего действия!» Это была самая торжественная речь, какую только я слышал от него за всю войну.

Он и теперь, над Альт-Ланбергом, сбросил бомбы на цель. Вижу, фугаски посыпались этажеркой… А через секунду самолет Романова взорвался в воздухе… Так погиб мой командир…

Таким был экипаж бомбардировщика, в документах обозначенного «Романов — Прокудин».

Но первым к «Тирпицу» шел Ил-4, где командиром был старший лейтенант Константин Петрович Платонов, а штурманом Михаил Григорьевич Владимиров.

В Подольске, в Центральном архиве Министерства обороны СССР, от фотографии Платонова я не мог оторвать глаз: сказочный Бова-королевич… Волнистые волосы, ясный взор, красивый вырез губ, точеная линия прямого носа. Удалая натура сквозит в каждой черточке лица и в то же время доброта, еще юношеская мягкость, какое-то задумчиво-грустное выражение… В личном деле значилось: «Из калужских краев, любимец всего летного состава», — в аттестацию не часто вписывают такие фразы.

«Как летчик, Платонов считался одним из лучших в полку, — написал мне о своем командире Владимиров. — Что значит на войне считаться хорошим летчиком? Однозначный ответ трудно дать, но обобщающий признак, как мне кажется, — это желание летать с ним на боевые задания. Когда в середине 1943 года я вошел в его экипаж как штурман эскадрильи, я был рад. О своем первом командире, с которым я принял боевое крещение, могу сказать только хорошее. Но Костя (а его все офицеры полка так звали) для меня был идеалом летчика и человека. Он выделялся среди нас внешностью, военной подтянутостью. И при всеобщей к нему любви оставался прост, скромен, рассудителен.