На все четыре стороны - [7]

Шрифт
Интервал

Когда-то в огромной тарелке Макгадикгади плескалось внутреннее море. Ее и сейчас окаймляют совсем неуместные здесь, в тысячах миль от любого побережья, дюны из морских ракушек. На гребне одной гряды поблескивают черные неолитические топоры, стрелы и скребки. Испытываешь невольный трепет, поднимая вещь, которой вот уже десять тысяч лет не касалась рука человека. Тот, кто обкалывал этот кремень, и не подозревал, что делает первый шаг по дороге, ведущей к гигантским воздушным лайнерам и небоскребам, – берешь наконечник стрелы и чувствуешь, что это каким-то образом замыкает круг. Еще здесь рассыпаны крошечные бусины – стеклянные, каменные и из скорлупы страусиных яиц, – которые с незапамятных времен использовались бушменами в качестве украшения. Среди них попадаются финикийские, римские и даже китайские: бусы выменивались на соль. Соляные лепешки, которые блестят в долине, как сахарная глазурь, испокон веку были основным товаром краснокожих местных жителей, бушменов.

Мы катим по опаленной солнцем земле. Зной постепенно усиливается, и вокруг начинают играть миражи. Подстриженные лавровые деревья висят над сверкающими озерами – на самом деле это не озера, а стайки страусов. Мы минуем барельефы из ласточек: потеряв силы, они упали на землю во время перелета и безупречно законсервировались в слое соли. Едем мимо слоновьих следов, которые идут по кругу, а потом загадочно исчезают, мимо черепов зебр, все дальше и дальше. Выжми газ на полную катушку, закрой глаза и путешествуй в стиле дзэн – здесь не во что врезаться и можно ехать, пока не свалишься с края земли.

Порой на тебя нисходят внезапные откровения, когда вдруг понимаешь, какова твоя истинная роль в мировом круговороте. Здесь теряешь чувство времени, пространства и направления. Мерно гудит мотор, но ощущение движения отсутствует – и вот все химеры тщеславия и могущества, порожденные достатком и положением в обществе, куда-то испаряются, вся тонкая паутина дружеских связей, планов и расчетов, вся человеческая иерархия надежд и достижений теряет свой смысл и пропадает без следа.

Когда день клонится к закату, мы видим на горизонте темный мазок – остров Кубу. Этот гранитный кулак на бескрайней равнине и есть цель нашей поездки. Он встает перед нами, как зеленый барочный эльфийский город. За всю жизнь я видел мало зрелищ, внушающих искреннее и глубокое благоговение. Остров Кубу относится к их числу. Украшенный исполинскими баобабами, похожими на толстых балерин в красном, старше самого Бога… или по крайней мере Христа. Это естественное чудо, превосходящее собой все мыслимые чудеса и опровергающее все ходячие представления о том, что значит «естественное». Священное для калахарских бушменов, оно исстари было для них ритуальным центром и средоточием магической силы. Кубу словно подвешен к небу над чистым земным полотном – а может, это просто обложка альбома, записанного в семидесятых третьеразрядной рок-группой под названием «Темницы и драконы».

Прислуга из лагеря поспела сюда раньше нас: вода в котле для импровизированного душа уже весело булькает, нагретая до кипения. Стол накрыт к ужину, на отдельном подносе ждут напитки – Beefeater и вина с георгианскими печатками на этикетках. Для наших постелей подыскали места повыше – а вот и обещанный козел.

Я просил раздобыть козленка – не совсем детеныша, но младше года. Однако к дереву привязан поджарый, пятнистый, вислоухий козлище с безумными глазами, который вполне сгодился бы в талисманы какому-нибудь полку. Он так стар, что помнит колониальную эпоху. Повар с улыбкой достает тесак, которым ничего нельзя разрезать, поскольку он тупее пенька. К счастью, у меня есть орудие поострее – швейцарский армейский нож. Прикончить, освежевать и разделать таким ножиком агрессивно настроенного козла размером с шетлендского пони – задача не из тех, за которые стоит браться у себя дома. Звучат шутки и смех, брызжет кровь – а потом при свете факелов я беру подрагивающую заднюю ногу, посыпаю ее каменной солью, сдабриваю шалфеем, и ужин почти готов.

Когда последний краешек солнца отправляется в Южную Америку, восточный горизонт начинают затягивать облака. Они громоздятся одно на другое, будто сердитый повар сбивает картофельное пюре. Стратосферные ветра хлещут их по макушкам, разглаживая сверху облачную кучу и придавая ей форму наковальни, – картина, характерная для тропиков. Грядет буря. Но до дождя еще далеко. Сидя у костра, кто-то шутит, что мы зря убили козла, осквернив своим опрометчивым поступком это священное, исполненное тайны место. Потом мы идем спать. Мы лежим и смотрим на звезды, в которых бушмены видят костры, разожженные их предками. Становится зябковато, но нам тепло и уютно в постелях с горячими грелками и пуховыми подушками.

Первые крупные капли шлепнулись на нас около полуночи. Следующие шесть часов были самыми ужасными в моей жизни. Это не метафора, а констатация факта.

Если вам не довелось испытать на себе, что такое тропическая буря, послушайте меня: забудьте все, что вы знаете о дожде. Европейский дождь относится к тропическому ливню примерно так же, как слив воды в унитазе – к ревущей Ниагаре. Буря прочистила глотку над долиной и разразилась прямо над нашими головами: стробоскопическое сверкание молний сопровождалось синхронными раскатами грома. Струи дождя свистели и пели, точно град винтовочных пуль. Страх начался в форме легкой внутренней дрожи с довеском тревоги, которую еще можно было прогнать при помощи здравого смысла и полузабытой школьной физики. Нашу постель затопило, моя спутница принялась рыдать, а блеск и треск неистовствовали час за часом, отдаваясь эхом среди гранитных скал. На сетчатке моих прищуренных глаз вспыхивали лица моих детей, и я гадал, суждено ли мне услышать удар молнии, которая меня поджарит. Я знал – хотя лучше бы мне не знать, – что гранит проводит электричество благодаря на редкость высокому содержанию металла, а ведь место, где мы находились, было самым высоким на сотни и сотни миль в округе.


Еще от автора Адриан Антони Гилл
Опыт путешествий

Адриан Гилл — не только известный британский журналист, но и путешественник, знаменитый на весь мир. Он с одинаковой страстью ползает по морскому дну и покоряет неприступные горы. В своей второй книге о путешествиях Гилл раскрывается и как психолог, рассказывая о проблемах и радостях общения с людьми самых разных религий, профессий и цветов кожи.На этот раз в фокусе внимания автора неожиданный набор стран и городов: Судан, Индия, Куба, Германия, Копенгаген и Нью-Йорк… Это в буквальном смысле путешествие через континенты, к которому Гилл приглашает присоединиться своего особенного, непресыщенного и жадного до новых впечатлений читателя.


Поцелуй богов

Могут ли боги (или богини) влюбляться? И если могут — то как выживать бедным простым смертным, павшим жертвами «божественной» любви?..Может ли хладная тень самой трагичной из дев античных греческих мифов возродиться в современном Лондоне, влекомая коварным роком? И если может — то что делать людям, которым она упрямо отравляет жизнь?..Может ли непризнанный, но гениальный поэт крутить роман со своей музой? И если может — то на чем скажется это сильнее — на его непризнанности или гениальности?..Перед вами — самая яркая сатира на мир современного искусства, какую вы только способно вообразить.


Рекомендуем почитать
Политэкономия фэнтези

Немного магии и много классической (и не очень) политэкономии.


Под зелёным знаменем. Исламские радикалы в России и СНГ

В данной работе рассматривается проблема роли ислама в зонах конфликтов (так называемых «горячих точках») тех регионов СНГ, где компактно проживают мусульмане. Подобную тему нельзя не считать актуальной, так как на территории СНГ большинство региональных войн произошло, именно, в мусульманских районах. Делается попытка осмысления ситуации в зонах конфликтов на территории СНГ (в том числе и потенциальных), где ислам являлся важной составляющей идеологии одной из противоборствующих сторон.


2030. Как современные тренды влияют друг на друга и на наше будущее

Меньше чем через десять лет наша планета изменится до не узнаваемости. Пенсионеры, накопившие солидный капитал, и средний класс из Индии и Китая будут определять развитие мирового потребительского рынка, в Африке произойдет промышленная революция, в списках богатейших людей женщины обойдут мужчин, на заводах роботов будет больше, чем рабочих, а главными проблемами человечества станут изменение климата и доступ к чистой воде. Профессор Школы бизнеса Уортона Мауро Гильен, признанный эксперт в области тенденций мирового рынка, считает, что единственный способ понять глобальные преобразования – это мыслить нестандартно.


Новейшая история России в 14 бутылках водки. Как в главном русском напитке замешаны бизнес, коррупция и криминал

Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.


Жизнь как бесчинства мудрости суровой

Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?


Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах

Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.