На войне я не был в сорок первом... - [4]

Она, позевывая, мажет чем-то веко. Лучше бы я не обра­щался к ней. Сразу испортила все настроение. Бреду опять в мастерскую.

... Величаво звучит мелодия похоронного марша. Кто это лежит в гробу, такой молодой и красивый? Это хоронят красно­армейца Сазонова. Он пал смертью храбрых в жестоком бою с немецко-фашистскими захватчиками. Над гробом друга това­рищи клянутся отомстить за него. Я слышу залпы, которые раздаются в мою честь. Гроб с моим телом бережно опускают в могилу.

Прощально звучат гудки заводов... Но откуда на фронте заводы? Что-то не то...

— Воздушная тревога! — кричит мастер. — Живо все в бом­боубежище. Марш, марш, не задерживайтесь!

Грохочут на ступеньках ботинки с подковками. Жизнь про­должается.

Суровая жизнь, наполненная тревожными сводками Совинформбюро, работой для фронта, дающей мальчишеским сердцам огромную радость. А сколько счастья видишь на лицах, когда по радио сообщают о подвигах красноармейцев на фронте!

Есть в этой жизни, кроме больших радостей и горестей — маленькие радости и горести. Маленькие горести — когда ломаются резцы и сверла, когда Борода скучным голосом отчитывает нас за это, несправедливо обвиняя в нерадивости и в сотне других незаслуженных грехов. Среди маленьких радостей не последнее место занимают чехарда и футбол. С каким гиканьем и свистом выбегаем мы из ворот цеха на волю!

— Стадо телят, — бормочет недовольный Борода.

Мигом намечаем ворота, создаем две команды. Я, конечно, буду нападающим. Хватит, два раза стоял в воротах и оба раза мне расквасили нос ни за что ни про что. Не нравится против­никам, что я так цепко беру мячи, вот и попадают вместо мяча мне по физиономии.

— Сазонов будет центром, — говорит Андрейка Калугин. Толковый в нашей команде капитан, ничего не скажешь.

Понимает, что на моем лице уже вполне достаточно знаков спортивной доблести.

По свистку судьи я первый бью по мячу. Держись, вратарь противников!

Глава вторая ТЫ БУДЕШЬ МОИМ БРАТОМ

Гол я все-таки забил, но после этого удара у меня оторва­лась подметка. Ботинок стал зубастым, словно пасть овчарки. Я обмотал его проволокой. Сашка Воронок наблюдал за моей работой неодобрительно:

— Разве это ремонт? Пойдем в общежитие — у коменданта есть «лапа». В момент починю.

Сашка пыхтел над ботинком минут тридцать. Потом про­тянул его мне.

— Правда, как новенький? Палец из-за тебя, чертяки, раз­бил. Как я теперь играть буду? Мне пальцы — во как нужны.

Играл он так, что заслушаешься.

Сашкин аккордеон был самой ценной вещью в нашей ком­нате. Однажды его едва не утащили. Сашка догнал вора в кори­доре. Хорошо, что в завязавшейся свалке аккордеон не постра­дал. Сашка чуть не откусил жулику ухо. Силы у них были неравные. Сашка щупленький, а тот парень — верзила, каких поискать.

— Косой из пятнадцатого дома, — сообщил нам Сашка.

Этот Косой на прошлой неделе украл два микрометра из училища. Он продавал их на Тишинском рынке. Сашка своими глазами видел.

— Ты за них ответишь, — сказал ему Воронок.

— Не пойманный — не вор. Скажи спасибо, что музыку твою не увел, — засмеялся Косой и надвинул на глаза Воронку фуражку.

Теперь Сашка хранил аккордеон у коменданта.

Мы подружились с Воронком недавно. Он появился в нашей седьмой комнате неделю назад. Ввалился со своим огромным аккордеоном и, оглядев нас по очереди, ехидно сказал:

— Привет героям тыла!

— Ишь ты, фронтовик какой нашелся, — сказал Андрей­ка, — весь в пороховом дыму!

— Месяц не умывался, — многозначительно сказал Воронок.

Можно было подумать, что он был занят весь этот месяц чем-то необыкновенным.

Когда он заиграл на своем аккордеоне, мы простили ему его ехидство. Он играл «Священную войну» так, что у нас мурашки по спине бегали. К нам сбежались ребята со всего этажа. Получилось что-то вроде концерта. После этого вечера Сашка Воронков стал в училище знаменитостью. С ним многие хотели подружиться, но он если и осчастливливал кого, то только тем, что разрешал угощать себя папиросами.

А мне он однажды прямо сказал:

— Рожа у тебя, Лешка, довольно безобидная. Давай дру­жить.

— Давай, — охотно согласился я.

Хорошо, конечно, когда друг твой обладает пудовыми ку­лаками и может защитить тебя повсюду. О таком друге я давно мечтал. Но где его найдешь, такого друга? Вместе с Во­ронком мы все же вдвое сильнее. Одного обидят — заступится другой.

— Давай ты будешь моим названым братом, — сказал Сашка.

Он достал безопасную бритву и потянулся за моей рукой.

— Зачем это? — удивился я и спрятал руки за спину. Кто его знает, может, он сумасшедший, этот Воронок? Сашка чиркнул бритвой себя по левой руке. Выступила кровь.

— Обменяемся кровью, — важно сказал он.— Без этого я не смогу доверять тебе свои тайны.

Узнать его тайны было заманчиво. Я вздохнул и протянул руку. Нет, все-таки я не Муций Сцевола. Тот сжег на огне всю руку и даже не поморщился. Такого испытания огнем я бы не выдержал. Я от маленького пореза запрыгал по комнате и застонал.

— Однако ты слабак, — произнес Сашка.

Пожалуй, он расхотел становиться моим названым братом. Тогда я замолчал и протянул ему руку. Воронок взял на ранку моей крови, а мою руку помазал своей.