На войне. В плену - [102]

Всего доброго!

Вера Урванцева».

Через неделю я получил третье письмо:

«1917 г. 1 апр. 12 ч. ночи – В. Суббота.

Сейчас 12 ч. ночи Светлой и Великой; мое первое „Христос Воскресе“ Вам, мой дорогой и милый, славный друг! Сегодня мне особенно было грустно весь день, я часто, часто вас всех вспоминала. Что делаете вы сейчас? Разрешено ли вам ночное Богослужение? А мне не хочется никуда идти, и я первый раз, кажется, за все свои сознательные годы, сижу в эту ночь в своей комнате в Петрограде и не пойду никуда. Мне сейчас уже не скучно, я пишу Вам, и на время эта несносная скука отлетела от меня.

Дорогой Александр Арефьевич! Я хотела бы сказать Вам многое, спросить Вас о многом, есть во мне много неясного, чужого и враждебного мне, что меня пугает и отталкивает.

Обыкновенно мало искренняя, я с Вами говорю просто и легко, может быть потому, что я Вас не знаю и как бы пишу себе, но мои письма читаются не Вами одним, а и посторонними, и это мешает, получается фальшь. Вы лучшего обо мне мнения, чем оно должно быть, но виноваты ли Вы в этом? Когда я теряю последние надежды и жизнь мне кажется скучной и ненужной, я вспоминаю Вас, мой добрый друг, и считаю себя эгоистичной и злой. Вы мой живой укор! Вот видите, невольно Вы сделали уже мне много добра.

До свиданья, мой дорогой, славный, милый друг! Ведь мы скоро встретимся с Вами. Пишите мне на Лукоянов, я еду скоро домой.

Вера Урванцева».

Сколько затаенной радости дали тогда мне эти письма! Да, когда запели в Светлую Ночь «Христос Воскресе», мое сердце дрогнуло, как всегда, от духовной радости, и я невольно вспомнил в этот момент не только свою семью – жену и детей, но и В. Н. Душою я был с нею.

Быстро, как сияющая радость, промелькнула Светлая Утреня и Величественная Обедня с ее дивным пасхальным Евангелием любимого ученика Иисуса Христа, евангелиста, апостола любви Иоанна Богослова.

Хор наш пел чудесно. Здесь мне невольно хочется привести слова великого певца Ф. И. Шаляпина («Душа и маска») о церкви и о русском церковном пении:

«Какие причудливые сталактиты могли бы быть представлены в планетарном масштабе, если бы были собраны все слезы горестей и слезы радостей, пролитых в церкви! Не хватает человеческих слов, чтобы выразить, как таинственно соединены в русском церковном пении два полюса, радости и печали».

Перехристосовались пленные офицеры с батюшкой и между собою, напомнив этим священным обрядом первые времена христианства.

Церковь опустела, но мне не хотелось уходить… Я гасил последние огни лампадок и свечей, и бледный утренний рассвет уже струился в окна чердака. Я, как зачарованный, смотрел туда… в даль, на восток, где моя Родина и где сейчас там тоже «Христос воскрес!». Святая пасхальная радость в эту ночь должна же и там затушить душевные муки людей, исстрадавшихся от ужасов войны и начавшейся в России «великой, бескровной…»

А что революция в России началась, мы узнали сначала из коротких телеграмм в немецких газетах, а скоро подробности и из присланных в посылках русских газет.

Первая телеграмма была об отречении от престола Государя Императора и Наследника и вслед за ней о таком же отречении Великого Князя Михаила Александровича и об образовании Временного Правительства во главе с князем Львовым. Сидя в плену и не читая русских газет, т. е. не имея возможности следить за внутренними событиями в России, мы были ошеломлены этими телеграммами.

Наш священник о. Назарий, когда прочитали телеграмму об отречении Государя Императора, сказал: «Ну, погибла теперь Россия!» – и заплакал. Когда мы начали его успокаивать и сказали: «Батюшка, ведь Государь сам отказался от престола, и, быть может, все делается к лучшему», – он воскликнул: «Не верю, не может быть, чтобы он сам отказался, он – Помазанник Божий и не мог отказаться, теперь все пропало, погибла Россия!»

Батюшка, как убежденный монархист, не представлял себе Россию без царя, но, хотя многие из пленных офицеров смеялись тогда над его словами о гибели России, а, однако, пророчество его почти сбылось, а свобода для русского народа, по выражению профессора П. Струве, пришла «слишком разом»!

Как в калейдоскопе, замелькали телеграммы и известия в письмах и газетах из России о дальнейших событиях: быстрая смена министров во Временном правительстве, появление нового диктатора и премьер-министра в лице Керенского. Его действия в роли Верховного «Главноуговаривающего» на фронте, после издания для армии знаменитого приказа № 1 и «декларации прав солдата», которыми отменялась дисциплина…

Образование им выборных комитетов: армейских, корпусных, дивизионных, полковых и даже ротных – подрывало власть и авторитет строевых начальников; в состав этих комитетов входили не только строевые солдаты, но и писаря, фельдшера и даже музыканты!

Без разрешения этих комитетов не могло быть никакого наступления. Комитеты устраивали митинги. Митинги отменяли наступление или бросали уже давно занятую позицию! А в это время (апрель-май 1917 года) на англо-французском фронте шла у Аррас – Реймс «битва народов», которая должна была решить судьбы их, и Россия – Русская революционная армия, занятая митингами, в общем наступлении союзников против немцев не участвовала и… «спасла немцев»! Генерал Людендорф пишет: «В апреле и мае 1917 года нас спасла только русская революция».