На войне под наполеоновским орлом - [55]

Погода во время перехода от Смоленска до Березины была очень переменчивой. Когда мы покинули этот город, мороз был еще лютый, но уже вечером потеплело. Наступила оттепель, продолжавшаяся несколько дней и сопровождаемая жестокими метелями. Но как только воздух снова успокоился, а небо прояснилось, вернулся мороз, хотя и в более умеренной степени, чем при Смоленске. Через 24 часа холод снова отступил и оставался умеренным до нашего прибытия к Березине.

Дороги в основном были очень плохие, и пеший преодолевал их с трудом. Много дефилей выматывали силы лошадей в такой же степени, как скользкая земля и гололедица во время оттепели. В целом местность представляла собой меньше препятствий, чем между Дорогобужем и Смоленском. В некоторых городах остались жители. В основном это были евреи, которые благодаря продаже жалкой снеди и покупке разных вещей извлекали хорошую выгоду, тогда как менее боязливые жители-христиане стремились отомстить разбитым неприятелям, грабя и убивая их.

Глава десятая

Около деревеньки Зембин, верстах в 15 выше Борисова, по приказу императора были наведены два моста для переправы через Березину, после того как эта позиция была с большой кровью и крупными потерями отбита у адмирала Чичагова (Tchitsgakoff). Один из мостов был предназначен для повозок, другой для кавалерии и пеших. По обоим мостам можно было перейти уже 27 ноября, но по воле рока лишь немногие смогли воспользоваться легким и безопасным переходом. В то же время в этот день, теснимая наседающим неприятелем, к реке приблизилась вся масса армии. 28-го утром в первом часу наконец начался переход. Густые массы людей и повозок хлынули к мостам. Мост, предназначенный для повозок, вскоре был сломан, и хотя его много раз чинили, уже к полудню он стал совершенно непригодным. Не нашлось больше никого, кто бы снова починил его, каждый думал лишь о собственном спасении. Необозримые массы людей, коней и повозок хлынули на оставшийся мост. Давка была ужасной, бесчисленное множество людей и лошадей были смяты и раздавлены. Мост был так узок, что по нему могли пройти рядом только 2—3 человека. Тот, кто наконец достигал его, быстро устремлялся вперед — но недостаточно быстро для напиравших сзади. При входе на мост жандармы и офицеры пытались поддерживать порядок, но их усилия были бесплодны из-за становившегося все сильнее напора. Некоторых из тех, кто на мосту был недостаточно быстрым, напирающие сзади сбрасывали в воду. Многие бросались в реку, чтобы оттуда залезть на мост; одних снова сбрасывали ударами штыков и сабель, другие поплатились за эти попытки жизнью. Около 1 часа пополудни среди людских масс разлетелась весть о том, что идут казаки! Последние стали их добычей, пробиться к мосту было за пределами человеческих возможностей.

Однако эта весть подействовала на всю толпу как электрический заряд, каждый пытался прорваться вперед, массы кавалеристов сомкнулись и пробивали себе дорогу по телам своих товарищей. При входе на мост всякий порядок исчез. Офицеры и жандармы частью бежали от разъяренной толпы, частью расстались на своем посту с жизнью. Много кавалеристов пыталось достичь противоположного берега вплавь, но удалось это единицам, большинство погибли. Еще более ужасной стала борьба за переход, когда до толп начали долетать русские ядра, сея смерть и разрушения. Теперь это была борьба каждого против каждого, сильнейший сминал слабейшего и оставался победителем до тех пор, пока сам не уступал еще более сильному. Эта ужасная сцена закончилась лишь с наступлением ночи, когда отряд французских саперов обрушил часть моста на противоположном берегу, обрекая оставшихся людей, лошадей, артиллерию, повозки всех родов стать добычей подошедших тем временем русских.

Этот день и его душераздирающие сцены навсегда останутся в моей памяти. Мне пришлось выдержать жестокую борьбу. Рано утром, около 3 часов я вместе со своими егерями выдвинулся к мосту. Толпа перед нами уже была ужасна, еще большая надвигалась сзади и теснила нас вперед. Вскоре я потерял своих егерей, лишь мой слуга и полковой квартирмейстер Файхельман еще оставались со мной. Давка стала столь сильной, что я охотно повернул бы назад, если бы только это было возможно. Около полудня сзади и сбоку ужасно надавили, много людей и лошадей было повалено наземь, я вместе с ними. Я лежал придавленный своей лошадью, попираемый ногами своих соседей и уже прощался с жизнью, когда квартирмейстеру удалось, наконец, вытащить меня, и совместными усилиями мы поставили на ноги и мою лошадь. Я сел верхом, и мы снова стали проталкиваться вперед. Вскоре квартирмейстера и моего слугу оттеснили от меня, и я потерял их из виду. Началась тревога по поводу казаков. Я отчаялся достичь в этой давке моста и повернул на берег реки, чтобы, может быть, оттуда добраться до моста, пусть и ценой потери моей лошади. Вскоре, однако, из-за сильного толчка от эскадрона офицеров на крепких лошадях я снова оказался на земле, где на меня, придавленного, много раз наступали. Я уже оставил всякую надежду на свое спасение, никто не протягивал мне руку помощи. Вдруг вперед протеснился саксонский кирасир, он протянул на мой крик руку, вытянул меня и помог снова подняться моей лошади. Благодарный, я назвал его своим спасителем. Он разделял мой план забраться на мост с реки. Со своим большим сильным конем он протиснулся к берегу, опрокидывая по пути всех, кто не мог уклониться, и я за ним следом. Большими усилиями мы достигли реки, здесь не было кавалеристов и лишь немного пеших, из-за ледяной воды. Мост был рядом с нами. Я быстро соскочил с лошади на мост, но так же быстро был отброшен назад. Следующая попытка удалась. Несколько сильных ударов саблей моего кирасира заставили мою лошадь вскочить на мост, и я на рыси перевел ее на другой берег. Здесь я собирался ждать моего слугу, квартирмейстера и славного кирасира. Первые два, к вящей моей радости, вскоре перешли, но кирасир не появился. Когда, наконец, русские ядра стали достигать противоположного берега и все стремглав устремились прочь, я также пошел дальше. Кирасира я никогда больше не видел.