На войне под наполеоновским орлом - [54]

Остатки армии тянулись, каждый как ему вздумается, по дороге. Некоторые пытались найти провиант по боковым дорогам. Кому-то это удавалось, большинство же поплатилось за попытку смертью или пленом. У Красного мы нагнали и перегнали еще боеспособную часть армии. В Орше мы снова были в середине армии, как и в Бобре. На Березине все опять скучились вместе. День за днем еще сохранившиеся полки должны были сражаться с неприятелем, арьергард ежечасно отражал наседающих русских. Боеспособная часть армии становилась все меньше. Надеялись было на Минск как конечную цель отступления, но прежде чем мы смогли добраться до этого города, его захватил адмирал Чичагов и оттеснил нас на дорогу к Вильне. Теперь надеялись на этот последний город.

Со Смоленска я должен был преодолевать все мыслимые опасности, тягости и лишения. Часто на марше я был под ружейным и артиллерийским огнем неприятеля, однажды едва не попал в плен; в Орше рисковал сгореть в доме, а днем накануне мне грозила опасность утонуть в Днепре. При выходе из Смоленска я еще был на коне, 16-го в Лядах я потерял своего доброго казацкого коня, который был не в состоянии идти далее. Мои спутники, у которых лошади были лучше, расстались со мной, и я шел по дороге один. В Орше мне повезло достать 1 пару новых шнурованных сапог, но на следующий день моя последняя лошадь, русский Konji, нагруженный амуницией, плащом и провиантом, был захвачен вместе с моим егерем.

Уже несколько дней эта лошадь была не в состоянии выдержать меня. Теперь же я был лишен лучшей защиты от холода, своего плаща. Хотя в Бобре я получил от одного вюртембергского офицера, которому я был незнаком, под честное слово в долг 2 дуката, а после еще 6 дукатов из вюртембергской полевой кассы, но деньги сами по себе не спасали меня ни от мороза, ни от голода. 24-го я получил странное и при тогдашних обстоятельствах совершенно невыполнимое поручение собрать идущих по одиночке егерей полка и держаться вместе. Хотя мне, пешему, и удалось убедить нескольких егерей последовать моему призыву, пока был день, но вечером, когда нужно было остановиться на ночевку и я, сам лишенный всего, никому не мог предложить ни куска хлеба, ни чего-нибудь иного, они рассеялись во все стороны. Хотя я и знал, что на следующий день, если я встречу майора, получу от него строгий выговор, но я не мог и не хотел даже пытаться удержать при себе приказами голодных.

С 24-го на 25-е я ночевал в сенном сарае, в который глубоко зарылся, спасаясь от холода. Следующую ночь я провел в лесу на голом снегу без огня, и если бы время от времени я не заставлял себя вставать, чтобы немного согреться, ходя туда-сюда, я бы, без сомнения, стал жертвой мороза. Однако через день удача улыбнулась мне, когда я встретил француза с двумя овчинными тулупами, один из которых он уступил мне за 3 дуката; это счастливое обстоятельство придало мне новые силы, и я быстрее продолжил свой путь.

На следующий день удача была еще благосклоннее ко мне: приближаясь к деревеньке, я встретил вюртембергского офицера, который обрадовал меня бесценным известием, что туда только что прибыл мой слуга с двумя хорошими лошадьми и моим багажом и спрашивал обо мне. Я поспешно отправился туда и нашел все так, как говорил офицер. Во всю свою жизнь я, наверное, не испытал большей радости, чем здесь. Теперь я снова был хорошо одет и на хороших лошадях, я больше не боялся холода. Я немедленно выступил, пусть и голодный, но снова согревшийся, а вечером устроился на ночевку в деревне, где в одном доме встретил собранных вместе унтер-офицера и около 15 егерей из моего полка, на хороших лошадях и хорошо вооруженных, которые до того следовали по боковой дороге, а теперь снова вышли на главную. У них было в избытке свинины и меда, и я был для них уважаемым гостем. Я не заставил себя долго упрашивать, жадно накинулся на предложенное мясо и наконец утолил уже 4 недели кряду не насыщаемый до конца голод. Здесь в этот вечер из-за неразумного употребления свинины, а затем холодной воды у меня появился понос, от которого я затем полностью избавился лишь 5/4 года спустя. Вероятно, для меня было бы лучше терпеть голод, и я хорошо представлял себе, что нанесу себе вред, но таких тяжелых последствий я не предполагал. Да и не уверен, даже если бы я их предвидел, если бы и знал, что после этого расстанусь с жизнью, — не уверен, повторю, что это удержало бы меня от того, чтобы снова наесться досыта, так я изголодался.

На следующий день я вместе с моими егерями достиг деревеньки рядом с Березиной, откуда мы собирались на следующее утро переходить через мост. При выступлении из Смоленска у меня было лишь на 1 день провизии — немного муки. Уже на следующий день я был вынужден есть конину, и если время от времени мне и попадалась лучшая пища, это были лишь крохи от других, которые из сострадания предлагали немного из того малого, что было у них, но этого никогда не хватало, чтобы я насытился. Даже лошадиного мяса я не мог получить в достаточном количестве: было слишком много желающих для этого жалкого блюда. В этих обстоятельствах волчий аппетит, с которым я накинулся на предложенную свинину, был очень естественен.