На войне под наполеоновским орлом - [41]
На пути из Хайльбронна до окрестностей Лейпцига мы проходили через разные красивые местности, видели много милых городков и состоятельных деревень и стояли у разных хозяев. Одна из моих самых приятных квартир была у окружного писаря Гайссе в Мариенбургхаузене у Хасфурта. Прямота этого человека и заботливые хлопоты [его] жены очень расположили меня к этой семье. Обязан я благодарностью и некоторым другим хозяевам — в Фрёштокхайме в Вюрцбургской земле, в Мартинроде у Ильменау, в Кумбахе у Рудольштадта и в Унтер-Шведнице под Цайцем — за их заботу и внимание, оказанное нам как немцам. Во дворце графа Хоэнталя в Кнаутхайне меня приняли с замечательным гостеприимством, а в его хорошо подобранной библиотеке я нашел превосходное развлечение. По случаю смотра, устроенного нашим кронпринцем, я осмотрел город Лейпциг, Плейссенбург и прекрасный филиал магазина Мейсенского фарфора. Осмотреть и многие другие достопримечательности не позволил недостаток времени. Да и в Кнаутхайне мне было так хорошо, что я не хотел надолго отлучаться оттуда.
Но прекрасное время там длилось только с 1 по 6 апреля включительно. Приказ французского императора отзывал нас из великолепных окрестностей Лейпцига во Франкфурт-на-Одере. Мы догадывались, что нам еще долго теперь не будет так хорошо, потому что Саксония по ту сторону [Эльбы] не обещала столь же приятного времяпрепровождения, а от Бранденбурга мы ожидали еще меньше, потому что после 1806 и 1807 годов вюртембержцы были известны тамошним жителям не с лучшей стороны{321}.
Глава вторая
7 апреля мы покинули наши постоянные квартиры, прошли парадным шагом по Лейпцигу, 9-го краем миновали поле битвы под Торгау, которое я с удовольствием осмотрел бы поближе, видели еще только строящуюся крепость и в тот же день перешли через Эльбу.
В Торгау знатоки восхищались выправкой и состоянием нашего полка. 10-го через приятный городок Херцберг мы добрались до Франкенхайна, где священник очень мило развлекал нас анекдотами, из которых мне особенно понравился один об экзамене кандидата богословия (Nescio; Nestis? Nescit!){322}. На следующий день на квартирах в Бесдау конно-егерский полк герцога Луиса был извещен, что по непосредственному приказанию императора Наполеона он будет отделен от вюртембергского корпуса и поступает далее под командование бригадного генерала Орнано и дивизионного генерала Ватье-де-Сент-Альфонса вместе с силезскими уланами и 6-м польским гусарским полком. С этой целью ему надлежит незамедлительно и без дальнейших указаний двинуться во Франкфурт[-на-Одере] и соединиться там с корпусом этих генералов{323}. После многочасового марша через Лаузиц, где вендский язык крестьян был причиной многих недоразумений, у Коссенблатта мы вошли в Бранденбургскую марку. В Мюльрозе кронпринц в последний раз делал нам смотр, в тот же день мы достигли Франкфурта-на-Одере, где и произошло наше окончательное разделение с вюртембергским корпусом.
Разумеется, было большой наградой, что наш полк особо определен императором Наполеоном для соединения с дивизией генерала Ватье, которая предназначалась для авангарда большой армии. Мы это чувствовали и хорошо сознавали, что перед нами открывается широкое поле для стяжания славы и чести. В этом отношении мы были довольны распоряжением французского императора; но, с другой стороны, было и то, что говорило против объединения с французами. Последние привыкли тогда смотреть сверху вниз с известным гонором на рейнские союзные войска, а если те попускали, то и издеваться над ними. Они могли причинить нам разные неприятности, от которых свой полк не всегда мог защитить даже самый решительный полковник. В любом случае, даже если мы хорошо поставили себя с французами, мы не могли рассчитывать на их поддержку, которую могли бы потребовать и получить в нашем армейском корпусе, по крайней мере, насколько это позволяло время и обстоятельства. Кроме того, это отдаление внушало нам справедливые опасения относительно лечения в будущем наших больных и раненых, поскольку нам было слишком хорошо известно пренебрежение, а иногда и жестокость, с которыми французские врачи имели обыкновение обращаться со своими больными и ранеными. Было также неясно, сможем ли мы ужиться с силезскими уланами — обстоятельство, которое могло оказать большое влияние на нашу собственную судьбу
