На войне и в плену - [50]

Герман и Фриц из Швабии по праву пользовались репутацией настоящих обжор. Они могли поглощать огромные количества даже самой непритязательной пищи. Например, когда не было картошки, мы готовили еду из травы и крапивы. Эти двое могли сесть у восьмилитрового ведра и дважды в день с аппетитом есть оттуда эту зеленую субстанцию. Когда картошка снова вернулась в меню, они вновь стали поглощать и ее в таких же количествах. К осени в колхоз доставили несколько реквизированных в Германии лошадей, но они прожили в изгнании еще меньше нас, людей. Им не подходил корм, а холодный русский ветер, продувающий конюшни насквозь, стал для них фатальным. Но по злому капризу судьбы именно мы, военнопленные, получили больше всех выгоды от смерти несчастных животных. Фриц и Герман наедались до такого состояния, что мы, остальные, начинали заключать пари, у кого из них первым лопнет брюхо. Самым смешным в этом состязании обжорства была разительная разница между его участниками: Герман становился все толще и толще, и вскоре он догнал по комплекции Вилли. Фриц же оставался тощим, как глист.

— Тебе нужно побольше есть, Фриц, — подбадривали мы его, — а то тебя совсем не станет видно.

— Я стараюсь, — отвечал он серьезно во время коротких пауз между пережевыванием пищи, — но Герман берет себе больше, и это нечестно.

— Мне нужно поддерживать свой организм, — резко возражал Герман.

— Не тратьте драгоценное время на разговоры, вы двое! — выкрикивал Эрнст. — Назад, к корыту!

Так в довольно приятном времяпрепровождении проходили месяцы. Нам нравилась наша жизнь, а директор часто заявлял нам, что доволен нашей работой. В ответ он, в свою очередь, старался держать слово и хорошо нас кормить. По местным меркам, наш колхоз был процветающим хозяйством, его прекрасно снабжали. Здесь было тринадцать лошадей, пятьдесят коров, восемьдесят овец и стадо свиней, за которыми присматривала пожилая женщина по имени Евгения. Всю свою жизнь она провела среди свиней. Она очень любила своих питомцев, что выражалось и в ее неряшливом внешнем виде, и в том, что она часто ела их корм в дополнение к обычному хлебу с кашей. Евгения часто сидела у свинарника и вела долгие разговоры со своими подопечными. Завидев приближающегося мужчину, эта женщина сердито кричала:

— Уходи! Знаю я вас, мужчин. Всем вам нужно одно и то же, но от меня вы этого не получите.

К счастью, более привлекательные колхозные дамы не были такими неприступными. После работы я много времени провел с Хейнрихом, которому удалось добиться своей цели: он стал самым популярным для женского населения мужчиной в колхозе. Помимо других, менее серьезных вещей, мне удалось значительно продвинуться в знании русского языка. Это знание очень мне пригодилось в дальнейшем.

Когда наступила зима, директор вызвал меня к себе.

— У меня для вас особое задание, — заявил он. — Вы знаете, что лес вокруг принадлежит колхозу. Но окрестным жителям нечем топить печи, и они рубят наш лес. Все это незаконно. И вы будете выполнять работу лесника и не позволите им делать это. У каждого пойманного следует отбирать топор, а самого виновного приводите ко мне для наказания. Я выбрал для этой работы вас, потому что вы показались мне человеком, заслуживающим доверия. Вместе мы должны спасти лес, иначе, проснувшись однажды утром, мы вдруг обнаружим, что вокруг совсем не осталось деревьев. А что это за лес без деревьев?

На первых порах я систематически выходил патрулировать лес и препроводил несколько пойманных правонарушителей в кабинет к директору, не обращая внимания на их протесты. Тот обращался к ним с яростной речью о порче государственного имущества, антиобщественном поведении и необходимости соблюдать законы. Но он и сам нарушал закон, не сообщая обо всех этих нарушениях наверх, как должен был поступать. После потока ужасающих угроз директор отпускал нарушителей по домам, удовлетворившись конфискаций орудий преступлений в виде топоров. Это само по себе было тяжелым наказанием. Кроме того, такое наказание приносило пользу колхозу, где постоянно ощущался недостаток инструментов.

Но через какое-то время мой характер стал меня подводить. Пойманные женщины рыдали и сквозь слезы бормотали о маленьких детях, которые мерзли в неотапливаемых избах. Я знал, что они говорят правду. Поэтому вместо того, чтобы задерживать бедняжек, я отпускал их по домам, а иногда, когда был особенно склонен поддаваться жалости, даже помогал им поскорее нарубить и собрать дрова, чтобы их не успели заметить жители колхоза. Природа создала меня таким, что я совсем не подходил на роль полицейского или судьи на игровом поле. Мне были слишком симпатичны эти «преступники» и «браконьеры», а их искренняя благодарность за то, что я хоть как-то помогал им в их бедственном положении, заставляла меня все больше пренебрегать своими обязанностями.

Наконец, меня снова вызвал к себе директор.

— Как могло получиться, — начал он допрос, — что количество пойманных при рубке леса так резко сократилось? Я хорошо знаю от местных жителей, что лес так и продолжают вырубать, просто вы больше не ловите нарушителей. Как такое может быть? На вашем посту слишком холодно, чтобы спать, но, если бы вы следили за происходящим, вы обязательно что-нибудь увидели бы. Как вы все это можете объяснить?