На войне и в плену - [31]

Женщина повела меня в сторону одного из разрушенных домов недалеко от пруда. Я решил, что этот дом когда-то принадлежал ей и теперь она решила совершить акт мести на месте преступления. Они поставили меня возле одной из уцелевших стен. Женщина продолжала издеваться надо мной и осыпать меня бранью. Потом она ударила меня по лицу. Наконец, молодой человек с удовольствием приготовился отнять у меня жизнь.

«Пан капут», — прокричал он и быстро прицелился в меня из пистолета.

Я молча стоял перед ними, пытаясь сказать что-то в знак протеста, но не мог вымолвить ни слова. Во рту пересохло. У меня было странное ощущение раздвоенности, будто я одновременно являлся прямым участником той сцены, но в то же время с чувством холодного ужаса наблюдал за ней со стороны. Казалось, что после того, как прогремит выстрел, я все еще останусь там же и смогу увидеть, как мое тело рухнет на землю, а потом его будет пинать ногами по ребрам эта мегера, которую, наверное, любил муж и которая здесь, в этой деревне, дала жизнь своим детям. А другая жизнь, которая ни для кого не имела значения, вот-вот должна была прерваться. Просто еще один фриц найдет свою смерть на Востоке. И этим актом, довольно тривиальным среди прочих несчастий нашего времени, возможно, удастся утихомирить эту женщину, а юноша, попробовав крови, станет мужчиной.

В тот самый момент, когда юнец нажал на спусковой крючок, позади него возник сержант, который быстро подбежал к нему и ударил по рукоятке пистолета. Несколько пуль ударило в стену примерно на два метра выше моей головы, осыпав меня дождем штукатурки. Сержант отобрал у юноши, выглядевшего пристыженным, оружие и, напомнив о приказе, запрещавшем расстрел немецких военнопленных, отправил его обратно к лошадям. Женщина обрушила на сержанта весь свой словарный запас, а потом, увидев, что тот никак на это не реагирует, продолжая ругаться, отправилась восвояси.

Я весь дрожал, почувствовав огромное облегчение от того, что все так закончилось. Потом я неуверенно подошел к сержанту, чтобы поблагодарить этого человека, спасшего мне жизнь. Он отмахнулся от моих слов благодарности и сам начал извиняться.

— Оставив вас, я нарушил свои обязанности, — заявил он. — Я пообещал благополучно доставить вас в Молодечно и не должен был упускать вас из виду. Этим молокососам нельзя доверять.

Оставшуюся часть путешествия мы проделали рядом, на головной подводе. По дороге он все рассказывал мне, как я выглядел, стоя у разрушенной стены. Мои волосы стояли дыбом, лицо было цвета мела, глаза вылезли из орбит. Наверное, это было подлинное описание того, как должен выглядеть человек перед расстрелом, потому что оно полностью совпадало с тем, что я нашел когда-то в иллюстрации испанского художника к книге, где была описана казнь жителей Мадрида французской расстрельной командой.

Через час мы прибыли к месту назначения. Я вежливо попрощался с сержантом и обменялся взглядами с его юными подчиненными, прежде чем прошел через ворота к месту, которому было суждено стать моим новым домом. Сначала мне пришлось пройти допрос у коменданта, который задавал мне стандартные вопросы о моей части и о том, как я попал в плен. Потом со мной более подробно переговорили несколько женщин в солдатской форме, охранявших лагерь. Эти женщины сильно отличались в лучшую сторону от той русской дамы, которую мне довелось встретить до них. Они дали мне большой пакет красной смородины, несколько немецких сигарет и объяснили, что война уже почти закончилась, а я вскоре отправлюсь домой.

— Кем ты работал? — спросили они.

Когда выяснилось, что я был водителем, женщины поинтересовались, приходилось ли мне водить русские машины.

— Да, — ответил я, думая про себя, что лучше будет не упоминать, при каких обстоятельствах это происходило в последний раз.

— Тогда если захочешь, то уже с завтрашнего дня сможешь приступить к работе, — добавили они.

— Хорошо, — ответил я, преодолевая в себе нежелание работать, поскольку знал, что работающие лучше питаются, — я очень хотел бы работать.

Две девушки подхватили свои винтовки и провели меня мимо казарм охраны в лагерную часть. Все это было мне уже знакомо. На территории лагеря в апатичной бездеятельности лежали или сидели примерно три тысячи человек. Я сразу же обошел территорию, пытаясь обнаружить хоть кого-то из знакомых, но так никого и не нашел.

Ночь мы провели на голой земле внутри большой, почти превратившейся в лохмотья палатки. К утру стало так холодно, что нам пришлось отказаться от попыток уснуть и начать двигаться, чтобы согреться. Без теплой одежды мы могли спастись от холода только расхаживая по палатке взад-вперед до самого рассвета. Наверное, примерно так же жили первобытные люди.

Пока мы так двигались, содрогаясь от холода, мои товарищи не прекращали недовольно ворчать, но я заставил их замолчать, рассказав о том, каким счастливым себя чувствовал. Потом я рассказал им о моих похождениях, о том, как мне удалось избежать смерти, о том, что считаю прошедший день самым ужасным в своей жизни, которую я и так не считаю бедной на события.

Глава 10