На восьми фронтах - [2]

— Наши машины были встречены очень плотным зенитным огнем, — рассказывал нам дорогой бригадный комиссар Степаненко. — Но все равно бомбы достигли цели в районе румынского порта возникли многочисленные очаги пожаров…

В ночь на 24 июня Констанцу и Сулину бомбило уже почти сто советских самолетов. И сейчас авиация Черноморского флота днем и ночью наносит удары по вражеским военным объектам.

Приехали на аэродром как раз вовремя: летчики уже успели отдохнуть и вполне прийти в себя от пережитого в очередном боевом вылете. Застали на месте и капитана Александра Цурцумию. Он оказался высоким и довольно еще молодым человеком с пышной черной шевелюрой, орлиным носом и сросшимися на переносье бровями. Все его звено — летчики, штурманы, стрелки-радисты, а также техники и оружейники были тоже здесь, у самолетов, готовые по первому сигналу или команде занять свои места согласно штатному расписанию.

Цурцумия четко отрапортовал бригадному комиссару. И вид, и энергичный голос, и даже жесты командира эскадрильи свидетельствовали о его хорошем настроении.

Спросили о последнем боевом вылете.

— Бомбили вражеские корабли в сулинском гирле Дуная, — доложил комэск. — По уточненным данным, потопили вражеский монитор и плавучую батарею. Сбили два «мессершмитта». В звене повреждена одна машина.

Подошли к самолету, на серебристом теле которого еще чернели незаделанные пробоины.

— Обычно человек с таким множеством ран выходит из строя, — сказал со слегка заметным акцентом Цурцумия. — Наш же бомбардировщик от госпитализации, если так можно выразиться, отказался и к ночи снова будет в боевом строю. Капитан улыбнулся и продолжил: — Командир этого воздушного корабля — старший лейтенант Иван Кузьменко… Ввел машину в зону самого сильного зенитного огня и, представляете, сверхточно положил бомбы, а потом его экипаж в одиночку дрался с двумя фашистскими истребителями. Вы можете в это поверить? С трудом? Я вас понимаю. Действительно, представить себе схватку вот такого бомбардировщика, вооруженного лишь пулеметами, с истребителями, у которых и пулеметы и пушки, трудно, почти невозможно. И все-таки это было, было!

Капитан Цурцумия знакомит нас с каждым членом экипажа в отдельности:

— Командир старший лейтенант Иван Кузьменко… Штурман капитан Николай Маркин… Стрелок-радист сержант Николай Рыбальченко…

Молодые симпатичные лица. А в глазах — смущение, вызванное похвалой комэска.

А ведь они действительно совершили подвиг. Подвиг выдающийся! И вот как это происходило.

…Еще над целью у самолета Кузьменко осколком повредило один из моторов. Он несколько отстал от группы. Вот тут-то на него и навалились фашистские истребители.

Легко предположить, каким верным и быстрым делом казалось гитлеровцам уничтожение покалеченного советского бомбардировщика! И потому, наверно, они в первой же атаке чем-то пренебрегли. А в ответ — шквал прицельного огня. Пулеметные очереди с бомбардировщика прошивают один из «мессершмиттов», и тот взрывается в воздухе. Разъяренный пилот другого истребителя делает разворот и… на мгновение опаздывает с открытием огня. На мгновение, не больше! В это время очередь, выпущенная сержантом Николаем Рыбальченко, зажигает и его машину…

А бомбардировщик старшего лейтенанта Кузьменко продолжил свой полет.

* * *

У соседнего самолета сидел, прислонившись спиной к парашютной укладке, лейтенант с забинтованной рукой. Увидев нас, он поднялся.

— Лейтенант Семен Кривокуров, — представил его Цурцумия. — Ранен над Констанцей в момент, когда его бомбы разметали склад горючего. Несмотря на ранение и потерю крови, привел-таки самолет на свой аэродром.

— А почему лейтенант здесь, а не в госпитале? — спросил бригадный комиссар Степаненко.

— Упросил, оставили. Теперь лечим своими силами, — виновато ответил командир эскадрильи. Кривокуров тоже умоляюще и испуганно посмотрел на бригадного комиссара. И тот промолчал…

— а о себе что можете рассказать? — спросил тем временем комэска Коробов.

Капитан помолчал и ответил:

— Летаю, как и все…

Больше от него мы ничего не добились.

А ночью уже не только эскадрилья Цурцумия, но и весь полк вылетел на бомбардировку Констанцы. И тут-то на опустевший аэродром налетели фашистские самолеты. Не менее часа на летном поле, у складов, в роще, где стояли жилые палатки и были оборудованы убежища, свирепствовал огненный смерч. Аэродромной базе был нанесен существенный урон. Одна из бомб даже разбила машину, на которой мы с бригадным комиссаром Степаненко и Коробовым приехали сюда.

Утром мы с Леонидом Коробовым на попутном транспорте все же отправились в Севастополь, а бригадный комиссар М. Г. Степаненко остался на аэродроме руководить восстановительными работами.

Вернувшись в город, Коробов развернул бурную деятельность, чтобы добиться разрешения на полет к берегам Румынии. Дело это было очень сложное, но командование Черноморского флота и на этот раз пошло» ему навстречу. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский дал «добро», и корреспондент «Правды», может быть даже первым из советских журналистов, принял боевое крещение в воздухе. Его большая корреспонденция о бомбовом ударе по нефтепромыслам Плоешти вскоре появилась в газете.