На восходе луны - [5]

Дача оказалась действительно совсем недалеко от города. Да и от станции была удалена ровно настолько, чтобы шум от железной дороги не нарушал наслаждение отдыхающих тишиной. Внушительных размеров двухэтажный дом не выделялся особым шиком на фоне соседских дачек. Скорее даже выглядел бедным родственником — без всяческих архитектурных излишеств и наворотов, деревянный, имитирующий обычную деревенскую избу сруб, простой с виду дом. Зато внутри ощущение простоты терялось. Может, для кого-то такие дачки и были нормой, но не для Марины. У ее тетки Шуры, маминой сестры, дача была как раз простая, рабоче-пролетарская — небольшая сараюшка, где можно было переночевать да переодеться. Зато та сараюшка гордо именовалась домом. И практически на всех соседних с тети-Шуриным участках были похожие строения. Да и участки-то находились в двух часах езды от города, плюс потом еще от станции шагать приходилось минут пятьдесят, волоча на себе и посадочный материал, и продукты. А тут — нате вам, и электричка рядышком, и даже город. Да и домина — ух, просто шикарный!

На первом этаже располагались кухня, довольно просторная уютная гостиная с камином и парочка подсобных помещений. На втором — три спальни. Самым странным для Марины было то, что обставлена была дача не старой рухлядью, непригодной в городе, а более чем приличной мебелью, которую далеко не каждый может позволить себе даже в городской квартире. Стены внутри дома не были ни окрашены, ни оклеены обоями — все те же голые бревна, что и снаружи. И в дизайне хозяева, видать, отталкивались именно от таких стен. Мало того что буфеты да горки были, естественно, деревянными, щедро украшенными мудреной резьбой, так еще и в вазах стояли какие-то невообразимые букеты из причудливо изогнутых веток, а вместо тумбочек по обе стороны от большого зеркала стояли самые настоящие пни с выкорчеванными корнями. По всей комнате были расставлены несколько кресел и парочка мини-диванчиков, все, естественно, в одном стиле и обтянутые грубой рогожевой тканью. При взгляде на эту гостиную создавалось впечатление дорогой простоты. Видимо, именно этого и добивались хозяева. Что ж, следовало признать, что задумка им полностью удалась.

Андрей ловко растопил камин. Володя в это время живенько накрывал 'поляну', словно фокусник, вытаскивая из сумки Андрея коньяк, ликер, сыр, колбасу, лимон, хлеб. По-хозяйски порылся в кухонных шкафчиках, и стол украсили консервированные крабы и печень трески, маринованные огурчики и болгарские помидоры в собственном соку. Андрей достал из буфета посуду.

Неловкость малознакомых людей исчезла после первой же рюмки. Мальчики пили коньяк, девочки — ликер. Лариска расщедрилась и простила хама Андрюшу. Тот в ответ лишь ухмыльнулся, ответил: 'Взаимно', и даже иногда стал обращаться к Ларисе. Хотя трудно было не заметить, как старательно ему приходится давить в себе неприязнь к пышногрудой девице.

В камине весело потрескивал огонь, в комнате стало тепло, а с учетом выпитого так даже и жарковато. Уже ничто не напоминало о том, что за столом сидят только что познакомившиеся люди. Со стороны могло показаться, что компания собралась в гостеприимном доме уж никак не первый раз. Андрей включил музыку, почему-то устаревшую уже 'АББА', но песни у них такие мелодичные, что, кажется, время над ними совершенно не властно, и молодежь, не обращая ни малейшего внимания на далеко не всегда медленный темп музыки, разбившись на парочки, танцевала самозабвенно.

К большому сожалению Марины, ей в кавалеры таки выпал Андрюша — как всегда, 'горячая штучка' Лариса увела наиболее интересного парня. Впрочем, Андрей был не менее симпатичен, чем Володя, да и выглядел более аристократичным и ухоженным. Но вот эта его самоуверенность, граничившая с наглостью… Марину аж передергивало, когда она ловила на себе его взгляд. Так обожравшийся сметаны кот смотрит на попавшуюся в его лапы мышку. И вроде не голоден, но и отпускать не намерен: того и гляди, скоро проголодается, а сметаны в любимой миске не окажется. Вот и играет с бедной жертвой, забавляется. Именно такой вот несчастной мышкой и чувствовала себя Марина в объятиях Андрея. А тот, бесконечно уверенный в собственной неотразимости, давно избалованный сверх всякой меры женским вниманием, то танцевал просто, вроде как по-дружески, категорически не замечая в партнерше женщину, то вдруг прижимал к себе со всею страстью и пылкостью, на которые был способен, и Марине, скромняге и простушке, все еще девушке в свои шестнадцать лет, от его чувственных объятий делалось плохо. И все реже Андрюша танцевал по-дружески, и все чаще прижимал крепко, словно пытаясь прямо в танце соединиться, срастись телами чуть пониже талии. Но Марина почему-то уже не чувствовала к нему такого отвращения. Вроде и приятны ей были его объятия, даже пугающе-приятны, аж сердце уходило в пятки, вернее, отправлялось в свободное плавание по всему телу. И в то же время кавалер чем-то неуловимо продолжал оставаться неприятен.

Дневная бессолнечная серость непогоды постепенно стала перерастать в вечерний сумрак. Марина хотела было сказать Лариске, что уже пора домой, ведь они даже не в городе, и неизвестно еще, когда придет электричка. И как-то совершенно неожиданно обнаружила, что ни Ларисы, ни Володи в гостиной нет.