На восходе луны - [25]

Серьезных отношений Андрей по-прежнему ни с кем не заводил. Ни временем особым для этого не располагал, ни желания особого не испытывал. А чтобы сказать еще вернее, или даже честнее, боялся их Андрюша как огня. Нет, серьезные отношения — это не для него, это лишнее. И вообще, любовь — для слабаков, для слизняков, для подкаблучников. Он, Андрюша, слизняком уже побывал. И даже неоднократно. Точнее, дважды. Сначала в школе, когда не смог достаточно правдоподобно наговорить гадостей о Ленке, а потом… А потом была Маринка. И было это совершенно иначе.

За отношения с Мариной никто над Андреем не смеялся, никто не называл слизняком и подкаблучником. Никто. Если не считать самого себя. Но ведь могли?! Ведь, не дай бог, друзья увидели бы слабинку в его глазах, неуверенность в голосе? И что тогда — опять терпеть унижение, снова чувствовать себя не мужчиной, а тряпкой? Нет, конечно, теперь-то он повзрослел, теперь никто не стал бы высказывать ему упреки и подковырки вслух, но в глазах приятелей Андрей безошибочно увидел бы презрение. К счастью, никто не знал, никто не догадывался, сколько места эта маленькая дрянь занимает в его памяти. В памяти? И только? А в сердце?

Андрей категорически отказывался принять как факт то, что до сих пор никак не может вырвать из сердца эту занозу. Убеждал самого себя, что испытывает к ней не нежность и сострадание, а одну сплошную злость и ненависть. Как же, ведь это она, нахалка малолетняя, заставила его вновь ощутить себя ничтожеством, подкаблучником. Она вынудила приползти к ней едва ли не на коленях, тем самым публично признав свою от нее зависимость. И пусть слово 'публично' в данном случае весьма и весьма условно, ведь лишь он сам, ну и конечно, Маринка знали о его падении. Возможно, еще и Вовка Клименторович догадывался, но это не факт.

И тем не менее достаточно было того, что Андрей сам о себе знал: слюнтяй и подкаблучник. А это было крайне неприятно. Память тут же услужливо вытаскивала из закромов противные рожи одноклассников, кривившихся при его приближении: 'О, смотрите, кто к нам пришел! Главный слизняк, подъюбочник!' А кто в этом виноват? Маринка! Ведь, если бы она тогда, на второй день после их знакомства, без выпендрежа приехала на дачу для продолжения 'банкета', теперь все было бы нормально. Она уже давно и прочно была бы в прошлом, а Андрей по-прежнему уважал бы себя, позабыв отроческие свои кошмары. Так нет же, заупрямилась, мерзавка! Именно она виновата в том, что и по сей день сидит в душе занозой. Именно она виновата, что он чувствует себя последним дерьмом за то, как подло ее обманул. Не просто так, не задумываясь о последствиях, а именно подло, коварно, целенаправленно. Это по ее вине он чувствует себя сволочью. И пусть с тех пор прошло долгих четыре года. Что такое четыре года для угрызений совести? Разве для моральных преступлений, для поступлений собственными принципами, существует срок давности?

Позади четыре года. Уже три года существует его фирма. К собственному юбилею — четверти века, — Андрюша пришел генеральным директором пусть еще не особо прибыльного, но довольно перспективного предприятия. Правда, Андрей все еще живет с родителями, да ведь это вполне осознанный выбор. Прими он решение разъехаться, родители без всяких возражений разменяли бы свою квартиру. А может, и купили бы ему новую, пусть маленькую, но отдельную? Сам-то он пока не только квартиры — машины бэушной не купит. Однако под родительским крылышком Андрею жилось вполне комфортно. Ни о чем не нужно заботиться (кроме благополучия собственной фирмы, разумеется), ни на что не надо тратиться, кроме собственных потребностей. Крыша над головой имеется, питание и уют маменька, достопочтенная Светлана Афанасьевна, обеспечивает в круглосуточном режиме. Папенька, уважаемый Владимир Васильевич, всячески содействует в бизнесе — что еще нужно для полного счастья? Доставать его никто не достает, ну а когда имеется потребность встретиться с дамой — по-прежнему к услугам Андрея удобная дачка в пятнадцати минутах езды от города. С апреля по октябрь дача была в распоряжении родителей, но тогда Андрей мог спокойно пользоваться городской квартирой. Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо.

Периодически Андрей позволял себе расслабиться. В его понимании это означало не просто провести вечерок в обществе очередной красотки на чьей-либо территории. Это означало ухаживание по полной программе. То есть, если дела фирмы не требовали его беспрерывного круглосуточного внимания, если не надо было сидеть рядом с главной бухгалтершей над квартальным отчетом, соображая, как бы половчее избежать уплаты налогов, ведь еще столько расходов предстояло по погашению кредиторской задолженности за фурнитуру, или, скажем, не надо было подскакивать ни свет ни заря и мчаться в аэропорт, потому как необходимо было подписать срочный договор на поставку ткани, можно было, скажем, прогулять даму в ресторан. Можно, конечно, и в театр, но театры Андрюша не любил. Как-то не удавалось ему расслабиться в театре — там нужно было внимательно следить за перипетиями сюжета, полагалось восхищаться великолепной игрой актеров, аплодировать, а после спектакля, по дороге в постель, еще и обсуждать с партнершей достоинства данной постановки перед предыдущей, созданной прославленным на то время маэстро. Насколько проще и приятнее было провести время в ресторане. Там и покушать можно отменно, и выпить хорошего коньячку, и с дамой потанцевать, в конце концов. Да и, честно и откровенно, по собственному опыту Андрюша знал, что после похода в ресторан дамы бывали куда как более расслаблены в постельке, нежели после просмотра ультрамодного спектакля.