На вершине мира - [34]

Подошел Шевелев.

— Смотри в окно, — сказал он мне. — Неровен час, увидим самолет!

Я смотрел во все глаза, но самолета не было. Нередко мне казалось, что вдалеке чернеет корпус машины, но, приблизившись, неизменно [122] убеждался в зрительном обмане — это или ропак, или трещина, или небольшая полынья.

5 часов 52 минуты.

— Полюс внизу, — сказал, проходя мимо меня, Ритсланд и, отодвинув крышку верхнего люка, полез к солнечному компасу, изменяя курс. Полюс ничем не отличается от своих подступов. Те же огромные ледяные поля с прожилками трещин, ровный снеговой покров, торосы по краям льдин. Высота 1675 метров, температура минус 12 градусов. Ничего особенного. Я подумал — как потом рассказать читателям «Правды» о внешнем виде полюса? С грустью убедился, что рассказывать нечего.

Направленный рукою Ритсланда, ведомый Молоковым, корабль шел по меридиану дрейфующего лагеря. Через несколько минут, передав управление Орлову, в штурманскую рубку вбежал Молоков.

— Алеша, смотри! — вскричал он, протягивая бинокль. — Лагерь!

Впереди по курсу виднелось какое-то черное пятнышко. Ритсланд всматривался долго и недоверчиво.

— Подождем, — сказал он уклончиво. — Конечно, лагерь должен быть по этому меридиану. Но что-то уж больно точно получается.

Однако через минуту в рубку вбежал Шевелев. Он кинулся прямо на шею оторопевшему штурману и, горячо расцеловав его, радостно вскричал:

— Лешка, чорт! Вывел все-таки. Легче двести тысяч выиграть, чем найти этот лагерь.

А лагерь уже был виден простым глазом. На снежном белом поле вырисовывались четкие [123] контуры самолета, пятнышки палаток, двигающиеся точки людей. На углу поля выложено «Т», ветер тянул черный дым ракеты. Молоков сделал круг над льдиной, посмотрел вниз и недоуменно сказал:

— Они хотят посадить нас по ветру — так аэродром длиннее. Но ветром может кинуть меня на машину Водопьянова. Лучше я сяду поперек аэродрома — рисковать так только своей машиной.

С величайшей осторожностью Василий Сергеевич подвел самолет к снежному покрову и бережно опустил его на импровизированный аэродром Северного полюса. Пробежав немного по льдине, самолет вдруг сделал гигантский скачок. Оказывается, правая лыжа наскочила на невидимый сверху здоровенный ропак. Шевелев испуганно кинулся к окну.

— Ничего, лыжа сработала, все в порядке, — сказал он, облегченно вздохнув.

Еще несколько секунд, и самолет остановился. Мы были на Северном полюсе.

Дни на вершине мира

26 мая — первый день на полюсе

Итак, мы на Северном полюсе. В окно видны бегущие к самолету юношески подвижной Шмидт, Водопьянов, Бабушкин, Папанин. Построившись коридором около трапа, мы пропустили вперед командира корабля Василия Сергеевича Молокова. Таков неписанный обычай: капитан сходит на новую землю первым. Друзья кинулись к нам, обнимали, горячо жали руки, поздравляли. [124]

— Как замечательно, что вы прилетели, Василий Сергеевич! — говорил Шмидт. — Тот факт, что вы прилетели сюда и так четко нашли лагерь, лучше всяких документов подтверждает каше место. Нас найти можно было только пройдя точно через полюс. Какой молодец ваш штурман!

Услышав последние слова, Алеша Ритсланд поспешно отошел в сторону. Глаза у него сразу стали пугливыми и дикими, как у молодого медвежонка. Этот замечательный человек очень не любил похвал. Когда его отмечали, он ощетинивался и был готов, казалось, защищаться до конца.

— Да, мы развернулись вокруг полюса, как у телеграфного столба, — подтвердил Молоков.

Сопровождаемые гостеприимными хозяевами здешних мест, мы осматривали ледовую территорию будущей зимовки. Она производила чрезвычайно внушительное впечатление. На большом ледяном поле, окаймленном торосистыми нагромождениями, стояли два громадных самолета. В стороне от них прижалось к земле несколько разноцветных палаток, лежали груды вещей дрейфующей станции. Но детальный осмотр льдины пришлось отложить. Папанин нетерпеливо тащил нас в свою кухню. Усадив экипаж на банки с продуктами, он вынул откуда-то из-за пазухи бутылку коньяку. Закуска была уже готова: еще издали увидев наш самолет, Иван Дмитриевич распалил керосиновую плиту и зажарил огромное блюдо колбасы.

Мы выпили, закусили. Молоков поблагодарил за внимание и кивком головы пригласил экипаж к выходу.

— Машину-то забыли, — сказал он нам укоризненно. — Давайте чехлить скорее! [125]

Мы укрыли моторы теплыми чехлами. Подошла четверка зимовщиков и начала разгрузку самолета. Банки с продовольствием, трубы зимней палатки, агрегаты ветряной электростанции, радиооборудование… Мы поразились — сколько вещей покоилось в недрах самолета. Раскинутые по всей громадной площади машины, они как-то не производили такого впечатления. Сейчас возвышалась куча в несколько метров.

— Целый склад! — сказал Сережа Фрутецкий с явным уважением к возможности своего самолета.

Уже десять часов утра. Нестерпимо хотелось спать, руки опускались от усталости. Но где остальные самолеты? О них ни слуху, ни духу. Стромилов и Иванов не выпускали ручки приемников, но сигналов не было. Впрочем, Алексеев скоро нашелся. Оказывается, дойдя до полюса, Анатолий Дмитриевич решил сразу сесть, считая, что найти лагерь вероятия очень мало, а пережег бензина гарантирован. Выбрав подходящую льдину, Алексеев сел столь спокойно и расчетливо, точно садился на центральном аэродроме в Москве. Николай Михайлович Жуков неторопливо и внимательно определился и затем кликнул по радио Стромилова. Тот откликнулся. Жуков сообщил лагерю, что у них все в порядке и начата расчистка аэродрома для взлета. Как только она будет закончена, самолет Алексеева вылетит на соединение с эскадрой. (Забегая вперед, следует указать, что Алексеев сел ближе всех к полюсу. Первое определение Жукова показало, что они находились от геометрической точки полюса всего в девяти милях к западу. Последующая сверка секстанта Жукова с точным теодолитом Федорова выяснила, [126] что секстант ошибается на четыре минуты (минута равна миле), притом как раз к западу. Таким образом, Алексеев сел всего в пяти милях от геометрической точки Северного полюса.) Несколько успокоившись, мы решили отдохнуть. Погода испортилась, небо прикрылось облаками, начиналась пурга. Разбив палатку под крылом самолета, мы обнесли ее валом из снежных глыб для защиты от ветра. Палатка казалась миниатюрной, но, когда мы забрались в нее, оказалось, что там вполне достаточно места для четырех человек. Насосом надули резиновые матрацы, покрыли их оленьими шкурами, уложили сверху спальные мешки. Сначала мы забрались в мешки в меховых костюмах, лишь стянув с ног торбаза (меховые сапоги). Заглянувший в палатку Шмидт жестоко высмеял нашу арктическую простоту.