На вершинах знания - [52]

— То, что вы называете чудом, вещь самая обыкновенная, — наконец сказал с улыбкой Фадлан. — Допустим, что я обладаю некоторыми знаниями, еще неизвестными в западной науке, что же из этого?

Профессор слегка хлопнул Фадлана по плечу.

— Вот! — сказал он. — Я говорил все это для того, чтобы прийти…

— Прийти?..

— Прийти к… гм… У меня есть клиентка, которую необходимо… которую я хотел бы спасти.

— Но ваши знания и опытность, дорогой учитель?

— Ах, Боже мой! Сколько раз я просил вас не говорить «дорогой учитель». Учитель — это вы и мне нужно получить ваши разъяснения.

— В таком случае — консультация? — спросил Фадлан и рассмеялся.

— Да… но только особенного свойства… Болезнь, о которой идет речь, не может быть найдена ни в одном из наших ученых трудов. Она не описана нигде, и тем страннее она, что тот, кто страдает, не есть тот, кто ей поражен.

— Это загадка, — заметил Фадлан. — В чем дело?

— В двух словах, вот в чем. Возможно ли средствами, о которых я не знаю и которыми вы, может быть, владеете, вернуть молодой женщине ее мужа? Мужа, который любил ее до обожания и вдруг подпал под скверное влияние другой женщины? Возможно ли это в том случае, если жена страдает и мучается, а муж, подчинившись чужой злой воле, не появляется дома?

Фадлан расхохотался.

— Эта болезнь, к сожалению, довольна обычна. Имя ее прекрасно известно в современной жизни, и излечивается она различными дозами морали, философии и в очень серьезных случаях полицейскими и судебными мерами, если не поможет дружеский совет.

— Погодите! То, что я вам рассказываю, вещь совсем не обыденная: здесь мы имеем дело с колдовством.

— Что вы хотите сказать? Колдовство?

— Я скажу яснее. Муж — я назвал бы его жертвой, если бы около него не было этого несчастного существа, которое умирает — муж любил до обожания свою молодую жену до тех пор, пока не сделал визит, после которого он более не вернулся домой. Он прислал записку, известившую о его отъезде по служебным делам. Это оказалось ложью. Возможно ли, чтобы в продолжение этого визита были уничтожены какими-нибудь сверхъестественными средствами его воля и любовь?

Фадлан опустил голову и задумался.

— Несколько лет тому назад я как-то разговорился с одним священником, очень умным и знающим человеком, — продолжал Моравский. — Он мне рассказывал, что существуют особые братства зла, сатанисты, чертопоклонники, обладающие, между прочим, особыми средствами и способами разрушать благо повсюду, где его встречают.

— Чертопоклонники? — лукаво улыбнулся Фадлан. — Не чертопоклонники, скажите — сумасшедшие! Если бы существовало какое-нибудь могущественное братство в подобном роде, центры наших посвященных знали бы про него — для того, чтобы сделать его безвредным.

Профессор вскочил с места, как ужаленный.

— Наконец-то! — вскричал он. — Вот наконец вы проговорились! Вы обладаете высшей силой. Ну вот, я не прошу у вас иного. Я внутренне убежден, я убежден до глубины души, что эта женщина его околдовала. Вы можете ее обезвредить. Сделайте это!

— Но я не могу, — возразил Фадлан. — Вы мне приписываете могущество…

— Которым вы владеете, я в этом уверен. Вы много раз говорили мне о могуществе человеческой воли, о могуществе человеческого желания… Ну вот, пожелайте же!

Фадлан молчал, как бы застыв в позе глубокого раздумья.

Профессор подошел к нему вплотную.

— Не вы ли говорили мне когда-то, что священная наука Востока заключается в особой философии, высшим проявлением которой является братство между людьми? Фадлан, есть два человеческих существа, которых нужно спасти, которых преследует зло!

Он взял доктора за руки и сказал со всей силой нежности, на какую был способен:

— Фадлан, если вы обладаете такой силой, неужели вы откажете в просьбе вашего старого учителя?

Фадлан поднял голову.

— Хорошо, — ответил он с усилием, — я попробую… Для вас…

— Наконец-то!

— Но не следует думать, что я могу идти с завязанными глазами в страшном потустороннем мире. Мне нужно видеть молодую женщину. Приведите ее ко мне.

Профессор не счел возможным скрывать далее имя и потому сказал:

— Вы ее знаете, вы ее видели вместе со мной на балу у Репиных. Припомните розу, о которую вы укололись, оживленные танцы, даму в черном платье… разумеется, вы ее знаете!

— Я? — удивленно возразил Фадлан. — Как ее зовут?

— Баронесса Варенгаузен.

Услышав это имя, Фадлан склонился, словно сраженный тяжелым и неожиданным ударом. Потом, после долгого молчания, он прошелся по комнате взад и вперед, остановился и проговорил хриплым голосом:

— Она?.. Нет, нет!.. И не думайте, я не могу… Нет, я не могу!

Он страшно волновался и весь дрожал.

— Но почему же?

— Если бы вы знали! — продолжал Фадлан с рыданием в голосе.

— В чем дело, наконец?

— Но поймите, ведь я ее любил… там… Я ее любил! И вы хотите, чтобы я?.. Ах, нет, это выше моих сил!

Он упал в изнеможении в кресло. Моравский, в порыве жалости и сострадания, обнял его и тихо стал гладить его низко опущенную на грудь голову:

— Да, — проговорил он тихим голосом, — да, я понимаю!.. Возвратить ее мужу? Я понимаю… это очень тяжело, и я вам сочувствую. Но, мысленно подымаясь к величию добровольной жертвы, жертвы любви, — вы ее спасете, Фадлан! Вы ее спасете за то, что вы ее любили.