На веки вечные - [84]

Эвер мирно спала рядом со мной, такая прекрасная. Она держала меня за руку, и на ее ногтях был темно-красный лак. Ее ногти, окрашенные в темно-красный цвет.

Кроваво-красный.

Под шинами моей машины снова был асфальт, но было уже слишком поздно — мы выехали на обочину и двигались вперед, виляя в разные стороны, противобуксовочная система пыталась удержать машину на дороге, проехать по льду, но полный привод не давал остановиться. Я не мог удержать машину, и она продолжала крутиться.

У меня все упало в животе — мы взлетели. Я прижал руку к груди Эвер, автоматически, чтобы попытаться удержать ее и не дать вылететь через ветровое стекло, хотя она и была пристегнута. Небо и земля поменялись местами, и еще раз, и еще, и мы упали на землю. Сиденье пассажира было вмято в землю, стекло разбилось. Что-то мокрое текло по моему лицу.

Снег?

Нет, оно было не белым. Оно было мокрым и липким.

Внезапно сработали подушки безопасности — два белых взрыва.

Машина снова ударилась о землю, и меня осыпало снегом и льдом из разбитого окна, и теперь окно трескалось с моей стороны. Я почувствовал, как миллион лезвий режут мне кожу, руки, лицо, грудь, почувствовал, как теряю вес, когда взлетаю в воздух, и внезапно передо мной встала яркая картина — я вспомнил, что по левую сторону дороги есть поворот, рощица, забор, а дальше промышленные здания.

Следующий удар пришелся на мою сторону, вдавив меня в землю, прижав к машине. Осколки стекла разорвали подушки безопасности, и меня окутала волна газа. Жар, боль, не просто боль, но агония. Мы катились, катились. Машина крутилась и переворачивалась.

Еще один удар, и мы резко остановились. Машина лежала на земле со стороны пассажира, а я висел в воздухе, и меня поддерживал только ремень безопасности.

Место пассажира.

Эвер.

Тишина. Ни звука. Почему она не кричит? Стонет? Ну хоть что-то.

— Эвер! — я изогнулся, пытаясь повернуться, почувствовал, как что-то пронзило мое левое предплечье, впилось мне в бок, в бедро. Пронзило меня и удерживало на месте.

— Эвер! — я стал вырываться и почувствовал, что меня рвет на части. Изнутри. Снаружи.

Кап, кап, кап. Капали красные капли.

Я обернулся, пытаясь разглядеть ее. Ухитрился взглянуть одним глазом. И сразу же пожалел. Подо мной был океан крови. Черные волосы Эвер. Белая кожа. Фарфор, запятнанный красным цветом.

— НЕТ! НЕТ! — я вывернулся, вырвал то, что осталось от моей руки, в которой пульсировала невероятная боль.

Я за что-то схватился, почувствовал металл и толкнул, напрягая каждую мышцу, чтобы побороть боль, чувствуя, как меня охватывает слабость и ослепляет агония. В ране на моей руке я увидел кость. Мне удалось протянуть руку к Эвер, почти касаясь ее.

Она не двигалась и лежала тихо и неподвижно. Я услышал, как кричу, хрипло и бессвязно.

— ЭВЕР! ЭВЕР!

Я поискал замок на ремне.

— Проснись, детка! Проснись, проснись!

Вокруг нее было так много крови. Моей? Ее? Так много крови. Ее лицо было алым, ее рука, которая свешивалась из разбитого окна, была разрезана до мяса и кровоточила. Ее порванные джинсы — красные.

О, Боже, Боже... ее голова. Так много крови и какие-то белые частички.

У меня саднило в горле, но я все кричал и кричал, корчился, дергался, пытаясь дотянуться до нее, но не мог, не мог освободить себя, и каждое движение стоило мне крови, каждый раз я мучился от боли и терял сознание.

Я услышал сирены. Голоса.

Каким-то невероятным образом работало радио. Играла «Cosmic Love» группы «Florence and the Machines»: «Нет рассвета... нет больше дня... я — сумерки... тень твоего сердца...»

— Эвер! Вытащите Эвер! — мой голос слабел и звучал далеко. — Боже, спасите... спасите ее...

— Мы вас обоих вытащим, сынок. Обещаю. Просто не шевелись, ладно? — его голос был спокойным, ровным, но я слышал напряжение.

«Сынок». Меня это бесило. Ноя не мог произносить слова.

— Спасите... спасите ее... пожалуйста...

Что-то пошевелилось, и меня пронзила боль, еще один хриплый крик вырвался из меня. Пытка была невыносимой. Меня охватила агония и поглотила тьма, плоть рвалась на части, хрустели кости, скрежетал металл, и ревела пила, железо по железу.

Так темно, так холодно.

Везде болит, везде болит.

Эвер. Эвер. Эвер. 

Глава 35

Fiat Concordia Discordiam[51]

Белый цвет. Тишина и гудение на заднем плане.

— Он очнулся, доктор Миллер.

Как они узнали, что я очнулся? Я и сам не был уверен в этом. Но тем белым цветом был потолок. Белым был и снег, который падал за окном слева от меня.

Боль и головокружение.

Я закашлялся, огляделся по сторонам. Зашла женщина низкого роста, со светлыми волосами и прической боб, в синей форме. На ее шее висел стетоскоп, в руке планшет. Ее сопровождала высокая чернокожая женщина в белом халате, руки она держала в карманах, но вынула одну, когда подошла ко мне. Ее карие глаза были добрыми и скрывали в себе знание о боли и страданиях.

— Мистер Монро. Рада видеть, что вы очнулись.

Голос у нее был мелодичным, с каким-то слабым акцентом, который я не мог разобрать.

Я пошевелил губами, но не мог говорить. Закашлялся, потом еще раз, но не мог перевести дух. Трубки в носу, в руке, катетер. Я был так слаб, что не мог поднять руку, даже пошевелить пальцами. Кто-то подошел с бутылочкой воды и соломинкой. Я пил медленно, мне ужасно хотелось пить, но ничего не мог делать быстро.