На узкой лестнице - [20]

Она приготовила стол.

— Прошу, к нашему, так сказать, шалашу, — пригласил Вася.

— Что вы, спасибо, — содрогнулась Татьяна Викторовна. Эту большую бутылку как будто коптили над свечой, на ней были видны прилипшие ворсинки от мешка.

Татьяна Викторовна вышла, и едва она успела закрыть дверь, как послышался голос товарища:

— За ваше здоровье. Ну, будем, — и сдавленный, задушенный на корню вопль облегчения.

— Гаражи стали дороже, — сказал Вася.

— Мечтаю еще! Сразу! За ваше здоровье!

— Куда гонишь? Если опять заболеешь, учти, я буду думать, что ты не умеешь работать, и нам придется расстаться. Так вот, гаражи стали дороже. И хорошее место под гараж… Н-нда, не дешево… Кажется, цены и винтить больше некуда, а как посмотришь, все винтятся.

— Слушай, Вася, а мы ей полы будем перебирать?

— Мы ей предложим паркет.

— Дорого, Вася, она не потянет.

— Надо убедить, живем-то один раз. А паркет — он на всю жизнь. Кстати, интересная мысль: а вот гараж — не на всю жизнь. Стоит он, допустим, и думаешь — сто лет простоит, и вдруг — бах — застраивают площадку. С архитектором не поспоришь, а он — первый вредитель. У одного мужика, я знаю, три гаража. Сам он живет в частном секторе, ждет, когда снесут, а вот где получит квартиру — не знает. Держит на всякий случай.

— Вот ешкин корень, — возмутился товарищ. — В органы на него. Тоже мне, король египетский.

— А я его понимаю, — сказал Вася солидно.

Когда строители ушли, Татьяна Викторовна в сильном волнении прошлась по квартире. Она чувствовала — еще чуть-чуть, и расплачется. И никак не могла понять женщина причину своего беспокойства.

Угловая комната хорошо освещалась тремя окнами. Жидкие штапельные шторы были бессильны перед мощью яркого летнего дня. На полу, наспех протертом, чередовались темные и светлые, известковые, полукружья, будто застывшие волны от брошенного в воду камня.

Так чего же? Так чего же… Прошлой ночью Татьяна Викторовна плохо спала. Она лежала с закрытыми глазами, вздрагивала от трамвайного грохота и вспоминала, перебирала пережитое. В том числе вспомнился и отец Виталика, ее бывший муж. Этот слабый человек, целиком зависящий от чужой воли, тем не менее проявил неожиданную решительность: или семья, или аспирантура. А когда касались этого вопроса, Татьяна Викторовна становилась чересчур резкой. А потом, она рассчитывала, что навсегда подавила самостоятельность супруга, что он уже и мыслит, как она; ее серьезно раздражала подобная несамостоятельность. И вот на тебе: грабли выстрелили. И тогда срочно было многое пересмотрено и найдено успокаивающее решение: все, что ни делается, все к лучшему. Сына она поднимет и одна, и это гораздо удобней и приятней, потому что не нужно тащить на себе никому не нужный балласт. Но подрастал Виталик, и она все чаще задумывалась — а не погорячились ли-они тогда?

Сейчас Виталик с упоением, так что судорогой сводило губы, рисует эскизы к интерьеру будущей квартиры. Трудился он фломастерами, и в цвете у него все должно получиться красиво, — Виталик любит яркие красочные пятна. Остались бы в Москве, водила бы его в художественную студию. А здесь — она не знает, — может, и художников талантливых нету?.. За московские годы Татьяна Викторовна так повзрослела, что ей теперь кажется, будто бы и не было у нее прежней жизни, смутны и расплывчаты представления о родном городе. Словно смотрела она тогда на улицу сквозь запотевшее стекло.

А в доме, как после Мамаева побоища, — растерзанный кусок стены! Там, где стояла дверь, — подобие пустой глазницы, с неровными оббитыми краями. У Татьяны Викторовны было такое ощущение, будто бы разруха сопутствует ей всегда и не видно конца разрухе. И вдруг до Татьяны Викторовны дошло: этот ремонт, эта перестройка подводит под прежней жизнью жирную линию, перечеркивает мечты и надежды. Чуда больше не будет! Все!..

— Маман, тебе нравится? — подошел Виталик с эскизами.

— Очень, — сказала она, хотя набежавшие слезы мешали толком рассмотреть рисунок.

— Мы с тобой заживем… Ты мне купишь гитару?

— Торжественно обещаю.

И тут раздался звонок. На пороге стоял Вася.

— На минутку, — поманил он пальцем Татьяну Викторовну на лестничную площадку. Состояние Васино было такое, словно его обязали вручить награду.

— Слушай, — сказал он, когда они остались одни. — Ты мне нравишься, прям сразу. Такая самостоятельная, умная женщина. Ты сама еще ребенок. Жить да жить бы. Ты вот чего… Если сейчас чего там не клеится, давай не грусти. Выше нос давай! Я приведу тебе мужа. Во! — и Вася поднял большой палец.

Татьяна Викторовна увидела, как в лестничное окно влетела шаровая молния, мгновение постояла неподвижно и взорвалась. Больше Татьяна Викторовна ничего не помнит.

ИТАЛЬЯНСКОЕ КОЛЬЕ

1

Солист оперного театра баритон Зиновий Константинович, тридцатилетний полный ухоженный человек, шлепнул себя по ляжкам.

— Да что ты будешь делать!

Случилось это после того, как Зиновий Константинович перерыл в шифоньере все три ящика с бельем.

Жена его, Валентина, сидела, подобрав ноги, на диван-кровати. Приоткрыв от напряжения губы, она смотрела на белые пальцы мужа, которые ловко разбрасывали розовый и голубой трикотаж.