На трех Олимпиадах. Хельсинки. Мельбурн. Рим. - [26]

Атлеты прощаются с Мельбурном.

Советские спортсмены переехали из олимпийской деревни на теплоход "Грузия". Наступил день отъезда из Мельбурна. С раннего утра на пирсе оживленно и многолюдно, весь теплоход в серпантине. Последний обмен сувенирами, крепкие рукопожатия. Ко мне подошел старик 60–70 лет. Пожелав счастливого пути, он дарит на прощание подушечку из пластического материала, на которой написано: "Олимпик гамес, Мельбурн, 1956 год". На подушечке нарисованы пять переплетенных колец и горящий олимпийский факел.

Старик на листочке бумаги написал: "На память о Мельбурнской Олимпиаде Чемпиону мира средне-тяжелого веса.

Дорогому товарищу

Аркадию Воробьеву

от русского старожила Дмитрия Сминко.

2/XII — 1956 года".

Мы поднимаемся на теплоход. Убирается трап.

Сейчас только бесчисленные разноцветные бумажные ленты соединяют нас с провожающими друзьями. Печальные лица у них. У многих на глазах слезы. Расставаться не хочется.

Протяжный прощальный гудок, и теплоход отходит от пристани. Увеличивается расстояние. Рвутся нити серпантина. Еще слышны знакомые голоса. Но вскоре их заглушает шум работающих винтов.

Нам становится грустно. А провожающие еще долго стоят и машут платками. За чертой горизонта скрывается Мельбурн.

Прощайте, Мельбурн и его гостеприимные хозяева!

"Грузия" взяла курс на родную землю.

Домой на "Грузии"

Теплоход идет вдоль медленно проплывающего мимо австралийского берега. Справа видны бескрайние морские просторы Тасманова моря.

Начало путешествия приятное. Дует теплый, ласкающий лицо бриз. Море спокойное. Теплоход слегка покачивается на мертвой зыби. Настроение у всех приподнятое. Идем домой.

Скорость теплохода для наших дней небольшая — всего 12–13 узлов, или 24–27 километров.

Меня поселили вместе с председателем всесоюзной секции по тяжелой атлетике Владимиром Ивановичем Симаковым, вице-президентом Международной федерации тяжелой атлетики Константином Васильевичем Назаровым. Люди они очень общительные и с большим юмором. А четвертый наш спутник, тренер, — прямая противоположность первым двум. На лице его всегда написана озабоченность, как будто он решает мировые проблемы. Он вечно куда-то торопился, спешил.

Любил он официальный тон и подбирал необыкновенные слова, значения которых подчас не понимал. "Товарищи, возмутительно, что я вам, козел преткновения?" В ответ раздавался неудержимый хохот, потрясающий стены каюты. А кроме того, нельзя было смотреть без улыбки на фигуру человека с согнутым вперед — в виде вопросительного знака — корпусом. В длительном плавании без юмора, смеха невозможно обойтись. Доставалось каждому из нас. Но главным предметом шуток и острот моих спутников стал, конечно, тренер.

Однажды Константин Васильевич решил над ним пошутить. Наступило время спать. Мы все, кроме тренера, лежали на койках. Приходит опоздавший, не включая света, ложится. Вдруг раздается стук мягко приземляющегося на пол предмета — соскочила с крепления кровать. Пострадавший отделался легким испугом, высота небольшая.

Отмщение наступило скоро. На следующий день в стенной газете в кают-компании любуемся изумительным шаржем. На нем изображена далеко не античная фигура волосатого человека, с кривыми жилистыми ногами, огромной грудью ящиком и отнюдь не римскими чертами лица — крупным мясистым курносым носом и губами негра. Автор мастерски схватил характерные черты Назарова.

Константин Васильевич на несколько дней вынужден был отказаться от посещения кают-компании. Появление его там всегда встречалось дружным хохотом.

Но, в общем-то, дружеские шутки и остроты доставляли много удовольствия всем, в том числе и объекту смеха.

На теплоходе установилась размеренная обычная жизнь, с жестким распорядком дня. В определенное время подъем, зарядка, обед, ужин, занятия.

Большинство коротало время за книгами, шахматными столиками. Но спортсмены не могут обойтись без соревнований. Организованы были турниры по шахматам, настольному теннису. Слушали доклады, спорили о проблемах развития спорта.

С первых же дней организовалась интернациональная художественная самодеятельность. Среди спортсменов Болгарии, Венгрии, Чехословакии и Советского Союза нашлось много артистов, музыкантов.

С особым волнением слушали голос Москвы. Скучали о родной земле. Через три дня плавания вышли на траверс Сиднея. Курс теплохода изменился, берега Австралии остались слева. Гостеприимная страна скрылась в морской глади.

Кругом море, море. Все ближе к южному тропику. Часами стоим у перил палубы, наблюдаем за стаями летучих рыб, которые, спасаясь от морских хищников, пролетают над водой более 100 метров — тоже спортсмены.

С нетерпением ждем, не появятся ли акулы. Их здесь должно быть много.

— Смотрите, смотрите, акула!

Бросаемся к противоположному борту, но оказывается — очередная шутка. Только чайки и громадные альбатросы непрерывно провожают нас.

Погода посвежела. Усилилась качка. Волнение моря стало равно 4–5 баллам.

Некоторые герои Олимпийских игр жестоко переживали качку. Все время они вынуждены были лежать или забираться в центр теплохода, где меньше качало. Обладательница золотой медали в толкании ядра Тамара Тышкевич несколько дней не появлялась в столовой.