На торный путь - [71]

* * *

При сложившихся условиях России продолжать войну было крайне рискованно. Порта больше не воевала с Австрией, а Швеция, только и ждавшая удобного момента, уже начала собирать силы в Финляндии, откуда могла напасть в любой момент, заставляя держать наготове пехотные полки в Петербурге и целую армию Ласси на Украине. Поэтому императрица Анна пошла на переговоры, где её интересы по настоянию Бирона представлял французский посланник маркиз де Вильнёв, который оказался весьма добрым за счёт России, в то время как представитель императора граф Нейперг вообще уступал всё, что требовали турки.

Тем не менее после подписания мира между Россией и Портой, а затем и прелиминарных условий границы Украины были значительно расширены со стороны Крыма, так что запорожские казаки остались под владычеством государыни. Азов тоже не возвращался Порте, но в то же время русскими были оставлены Яссы, Хотин сдан туркам, а границы за Днепром вовсе не определены. В результате выгоды, извлечённые Россией из весьма продолжительной войны с Турцией, оказались ничтожными.

Сразу после доставки в Петербург подписанных статей Нисского договора граф Остерман и начальник Тайной канцелярии Ушаков встретились конфиденциально. Вице-канцлер досконально знал текст договора, в то время как Ушакову были хорошо известны все подробности его подписания. Какое-то время оба Андрея Ивановича изучающе смотрели друг на друга, а затем Ушаков вздохнул:

– Ну вот тебе и союзник, а ты, Андрей Иванович, за него так ратовал.

– Видать, цисарю Молдову терять жалко было, – скривился Остерман.

– Не скажи, – покачал головой Ушаков. – Союзники – они, почитай, завсегда такие. Вспомни, у Петра Алексеевича Дания и Польша в союзе были, а что вышло? В Копенгагене, как шведский флот увидели, сразу пардону запросили, а король Август и вовсе, когда Карл шведский на него пошёл, к себе в Саксонию удрал.

– Оно так, – согласился Остерман. – Однако и мы сами в одиночку сейчас пока воевать не можем. Опять же денег нет, солдат новых рекрутировать надо, да и турки усилились. Нет, нам мир надобен.

– Кто спорит? – не стал возражать Ушаков. – Вот только какой мир…

– Это всё маркиз де Вильнёв воду мутит, свой интерес блюдёт, – загорячился Остерман. – Этот француз сильно желает нас в Чёрное море не допустить, потому я против маркиза был, но то всё Бирон…

Вице-канцлер осёкся и испытывающе глянул на Ушакова. Они оба хорошо знали: всячески потворствуя французам, герцог, желавший в любом случае сохранить Курляндию за собой, добился, что государыня поручила вести переговоры о мире доброхоту Порты, посланнику короля Людовика маркизу де Вильнёву. И это несмотря на то, что при благоприятных обстоятельствах фельдмаршал Миних имел полномочия сам заключать мир, а в Белграде во время переговоров австрийцев с турками пребывал пользовавшийся доверием двора советник канцелярии Каниони.

После разговора с Остерманом Ушаков поспешил к себе и первым делом вызвал доверенного секретаря. Хрущов явился немедля и, как всегда, остановившись за два шага от стола, почтительно замер. Начальник Тайной канцелярии смерил преданного помощника строгим взглядом и негромко сказал:

– Ну, докладывай.

– Поскольку маркиз де Вильнёв больше держит австрийскую сторону, найден способ и к нам проявить склонность… – с готовностью сообщил Хрущов и, сделав короткую паузу, пояснил: – Через советника Коммерц-коллегии Каниони тайно переданы французу знаки ордена Св. Андрея, украшенные бриллиантами, а его супруге – разные драгоценности, на что маркиз ответствовал: «С вашим делом всё будет в порядке».

Напоминать о том, что это приказ Бирона, секретарь счёл излишним. Хрущов считал, что его начальник и так всё знает. Действительно, Ушаков знал многое. О том, что герцог – большой охотник до роскоши, было известно, а вот про холодок, появившийся в отношениях государыни с сердечным другом, мало кто знал. Именно поэтому сейчас, желая усилиться, кабинет-министр Волынский всячески старался выставить герцога в подозрительном свете и склонял государыню удалить его, а мирные статьи полученного договора весьма способствовали такому делу.

Это не так давно возникшее противостояние в какой-то степени настораживало начальника Тайной канцелярии. Общаясь с Остерманом, Ушаков сделал вывод, что вице-канцлер считает кабинет-министра способным сменить его. Что же касалось Бирона, то тут было совершенно ясно: стремления герцога предельно просты и ничего общего с благом державы не имеют. По сути, герцог что и делал, так только, насколько возможно, использовал русскую казну для своей выгоды. Говоря об этом, Волынский был прав, а поддержанное Бироном требование поляков о выплате денег за урон от пребывания там русской армии ясно давало понять, где и чей интерес.

Вспомнив про поляков, Ушаков нахмурился, кивком отпустил преданно ожидавшего распоряжений секретаря, затем, после того как тот вышел, с поклоном затворив за собой дверь, открыл потайной шкафчик, достал оттуда бумагу и, беззвучно шевеля губами, в который раз перечитал:

– «Генерал-майор Волынский сказал: “Поскольку я не вассал Польши и владений там не имею, то не вижу причин задабривать народ, враждебный нам”… Ниже, на другой записи, было: “У генерал-майора Волынского дома, в присутствии графа Мусина-Пушкина читан сочинённый хозяином генеральный проект преобразования государства”».