На торный путь - [70]

– Ты лучше сюда глянь, чего смастерили-то, – вмешался в их разговор семёновец и кивнул Нероде на стоявшие в ряд под стеной дома ледяные орудия, сделанные в натуральную величину.

Присмотревшись, Грицько безошибочно определил, что это шесть трёхфунтовых пушек и две двухпудовые мортиры.

– Ишь ты как ловко сделаны, даром что ледяные, прямо хоть стреляй, – одобрительно заметил семёновец.

Внезапно раздавшийся трубный глас заставил всех смотреть на слона, из задранного хобота которого неожиданно вырвался водяной фонтан высотой чуть ли не в три сажени. Не понимая, что значит этот сигнал, гвардейцы переглянулись, а так и стоявший рядом с ними купец, сообразив, в чём дело, сказал:

– Не иначе как поезжане едут.

Нерода закрутил головой, ожидая увидеть на льду реки приближающийся кортеж, но купец снова вмешался:

– Тута смотреть нечего, вона толпень какая, надо в город идти, там молодожёны точно по улицам проезжать будут…

Купец оказался прав. Едва гвардейцы, поспешив вслед за своим уже убежавшим советчиком, вышли на Невскую першпективу, как густо толпившийся там люд заволновался, и Нерода ещё издали разглядел слона, вышагивающего по улице. На спине у него высилась клетка, где кто-то сидел, а позже, когда процессия уже шла мимо, прапорщик понял, что за железными прутьями друг против друга сидят новобрачные, лиц которых ему разглядеть не удалось.

Впрочем, особо глазеть на клетку ему было некогда, поскольку за важно идущим во главе процессии слоном потянулась на удивление красочная вереница поезжан. Чуть ли не разинув рот, Грицько провожал взглядом сани, сделанные в виде зверей, морских рыб и странных птиц. Запряжены они были оленями, волами, собаками, верблюдами либо козлами или свиньями, появление которых народ встречал насмешливыми криками и хохотом. Слыша выкрики из толпы, Гриць сообразил, что это едут чуваши, мордва, остяки, самоеды и всякие другие инородцы.

Под общий гомон сани проехали, и Грицько, отвлёкшись, только сейчас заметил, что стоит возле знакомого кабачка у Адмиралтейства. Аппетит на морозе разыгрался, и оба гвардейца, не сговариваясь, отправились туда, где прямо у входа столкнулись со знакомым преображенцем.

– О, а ты тут откуда? – обрадовался семёновец.

– Из Ледяного дома, с караула сменился, – собираясь открыть дверь, преображенец дул на закоченевшие пальцы.

– Что, замёрз? – посочувствовал семёновец.

– Так холодрыга же, – ответил преображенец, берясь за ручку.

– А там что, разве не топят? – искренне удивился Грицько, припомнив, как из трубы Ледяного дома, похоже, вился лёгкий дымок.

– Сказал тоже! Да там дрова и те изо льда, их польют нефтью, чтоб горели, а тепла шиш, – зло фыркнул преображенец и толкнул дверь.

В кружале было пустовато, весь народ толпился на улице, и гвардейцы, наслаждаясь теплом, без хлопот заняли свободный стол. Усаживаясь поудобнее, Грицько расстегнул петлицы на епанче и поинтересовался:

– А как же, коли так холодно, там шут с шутихой сидят?

– А их там пока что нету. – Преображенец ещё малость подул на никак не желавшие слушаться пальцы. – Они сейчас через весь город в Манеж на бал поехали. В дом, на позорище, уже как стемнеет, вернутся.

– Чего на позорище? – удивился Нерода. – Шуты же…

– Шуты, говоришь? – Преображенец неожиданно вызверился, сжав наконец-то отогревшуюся руку в кулак. – А ты знаешь, что Квасник, который во дворце в лукошке сидит, на самом деле Михайло Голицын?

То, что во дворце шутам приказано, пока не понадобятся, сидеть на лукошках, вроде как высиживая яйца, Нерода знал. Настоящее имя шута Квасника, коему велено было разносить квас, знал тоже, но думал, что так вышло через кондиции, и, не понимая, отчего взвился преображенец, спросил:

– За что же князю такое поношение?

– Так он когда в Италии был, католиком стал. Веру менять, оно, конечно, не гоже… – Преображенец на какое-то время умолк и лишь потом убеждённо заключил: – Голицыны – Гедиминовичи, и так унижать столь знатный род никак нельзя.

Преображенец хотел ещё что-то сказать, но тут к столу подбежал где-то замешкавшийся служка, и острый разговор оборвался.

Гвардейцы в кружале засиделись. Идти на мороз желания не было, водки с закуской хватало, но, хотя хмель уже начинал кружить голову, про Ледяной дом никто больше не вспоминал, и тоже помалкивавший Грицько понял: не всем такая дорогая затея пришлась по нраву. Когда было уже изрядно выпито, от реки неожиданно долетел гром выстрела. Гвардейцы недоумённо переглянулись, однако преображенец спокойно пояснил:

– Видать, молодожёны прибыли. Это не иначе как там из ледяной пушки пальнули, в неё ежели пол-унции пороха класть, выдерживает.

Грицько завертелся на месте, и преображенец, поняв, что измайловец хочет глянуть на действо, только махнул рукой, снова взявшись за чарку. Впрочем, семёновец пошёл вместе с Грицем, и когда они вышли к набережной, то оба так и застыли на месте. Кругом было уже темно, и во мраке ночи хорошо освещённый Ледяной дом прямо-таки сверкал, бросая во все стороны яркие отблески. Грицю было хорошо видно, как поочерёдно, то из разинутых пастей дельфинов, то из слоновьего хобота, вылетали струи горящей нефти, а внутри кордегардий крутились бумажные фонари со смешными картинками, вызывая общий хохот вовсю веселившегося люда…