На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте - [11]
Фон Зендер унд Эттерлин написал в своей книге о том, что 24-й танковой дивизии со знаком скачущего всадника отводилась особая роль в преследовании русских войск. 17–18 июня 1942 года она должна была пройти большую излучину Дона, чтобы танковым клином выйти в район Кавказа. Этого не получилось, потому что не удалось обеспечить снабжение горючим. В военной истории до сих пор осталось непонятным, на ком лежит вина в дезорганизации снабжения. По свидетельству Х.Г. Дамса, Гитлер обвинил в этой неудаче фельдмаршала фон Бока и снял его с должности.
После этого 24-я танковая дивизия истекла кровью под Сталинградом, а ее остатки отправились в русский плен. Части дивизии, оставшиеся вне «котла», были на переформировании, а ее солдаты, остававшиеся в тылу, были ранены или находились там по другим причинам. Теперь они должны были составить ядро формируемой дивизии.
Задача моего командира эскадрона обер-лейтенанта Хупе заключалась в том, чтобы обучить нас действовать на штурмовых орудиях, и он выполнил ее с прусской тщательностью и дисциплиной. Но теперь это обучение показалось мне не таким тщательным, как в рекрутские времена в Бёблингене. Штурмовые орудия типа III модели G, в отличие от танков типов III или IV, знакомых нам по службе в Загане, имели экипаж всего четыре человека. Башни не было, в горизонтальной плоскости орудие наводилось лишь на незначительный угол, поэтому штурмовое орудие всегда должно быть повернуто фронтом к цели, чтобы было возможно поразить ее из пушки или пулемета. Длинная пушка L48 калибра 75 мм (длиной 48 калибров) монтировалась на шасси танка III с шестью опорными катками.
Чтобы придать нам бодрости, как-то раз к нам приезжала группа поддержки Вермахта. Оркестр играл и сопровождал пеструю программу, в которой выступали и танцовщицы. Одна из них пела: «Михель, разве я тебе не жена?» «И действительно, разве нет?» — думало большинство слушателей, хотя Михелей среди нас не было.
В другой раз, во время прогулки после службы, я на школьном французском заговорил с молодой французской женщиной. Для этого выученного в школе было достаточно. И это был тот момент в солдатской жизни, когда выученное в школе было выучено для жизни. Мы разговаривали о повседневных вещах, но у меня было впечатление, что я был ей более чем симпатичен. У нее был маленький сувенирный магазин в Лизо, и я на велосипеде поехал туда через Кормель, где стоял соседний эскадрон, что было запрещено. После получения чина обер-ефрейтора я чувствовал себя старослужащим солдатом, который сам волен сделать выбор между стремлением к свежей любви и приказом не покидать места расположения в Эпани. Я быстро нашел сувенирную лавочку возле церкви в Лизо. Прислонив велосипед к стене, я вошел. (Это было 21 мая 1943 г.) После первого «бонжур, мадам» мы заглянули друг другу в глаза в сумраке магазина. Она ужасно нервничала, подарила мне талисман. Потом я опять сел на велосипед, чтобы по возможности незамеченным возвратиться в Эпань. Мы договорились о переписке. Я дал ей свой адрес и сказал, что она может послать мне письмо по обычной французской почте в Эпань до востребования или может передать письмо солдату, но в этом случае с номером моей полевой почты — 46 780Е — на конверте указать только ее вместо адреса.
Она, конечно же, не поняла разницу в адресах или захотела указать более полно оба адреса, чтобы письмо наверняка и точно пришло ко мне. Как оказалось, слишком точно. Через пару дней на утреннем осмотре главный фельдфебель объявил приказ: «Обер-ефрейтору Бётгеру — в 12 часов, к командиру. В стальном шлеме!» Такой приказ не сулил ничего хорошего. Каждому из такого приказа становилось ясно, что произошло что-то особое, что-то, что в качестве взыскания могло повлечь за собой арест. Мой друг граф П. прекрасно говорил по-французски. До моего рапорта командир эскадрона дал ему присланное мне письмо с двумя адресами: один — в Эпань, а в другом дополнительно значился номер моей полевой почты. Француженка поняла «или-или» как «и так и так». П. перевел письмо. Оно начиналось: «Мой дорогой Армин…», и дальшав нем шла речь о чувствах молодой любви. П. удалось коротко меня предупредить, поэтому я знал, о чем пойдет речь, когда в 12 часов, надев каску, щелкнул каблуками и доложил о своем прибытии. За строгим допросом последовало поучение о том, что я совершил проступок против сохранения военной тайны. Местонахождение полевой почты должно было сохраняться в глубокой тайне. Но командир эскадрона из перевода моего письма, сделанного моим другом, выяснил, что здесь речь шла о безобидном любовном послании и, в общем, никакой военной тайны не нарушало. Поэтому я из этой истории выпутался с простым выговором. Моя французская любовь в своих последующих письмах ко мне писала, что будет теперь посещать уроки немецкого языка. Перед тем как она приехала ко мне в Эпань, я получил письмо, в котором она писала: «Еще три дня разделяют нас. Один за другим. Как это долго!»
В Эпани над нами часто пролетали английские истребители, разбрасывавшие листовки, а потом обстреливали наши деревни из пулеметов. Затем прилетали английские и американские самолеты и сбрасывали бомбы. Немецкой противовоздушной обороне удалось сбить один самолет. Три человека экипажа выбросились с парашютами. Нам приказали сесть на велосипеды и отправиться их ловить. Мы нашли одного из них, сломавшего ногу в момент приземления. У него был парашют из шелка отличного качества, которое произвело на меня большое впечатление. Точно так же я оценил его экипировку. У летчика был шоколад и таблетки, снимавшие чувство усталости на 6 часов. Через пару дней низко над нами пролетели 150 четырехмоторных бомбардировщиков. Слава богу, они нас не бомбили. Но ночью прилетел английский истребитель, который пронесся над нами в свете ракеты, поливая из своей 20-мм пушки, и ранил в ногу спавшего унтер-офицера.
