На своей земле - [69]

Но ее сын никогда не изучал приемы самбо. И никогда не сомневался в том, что он сын своего отца.

Валерий после полученной трепки немного притих. Наталья раньше не решалась ему открыто перечить, — по его словам, «знала свое место», а сын… сын был под его влиянием. Как думал Валерий — всецело. Ведь настоящий мужик и глава семьи сам воспитывает сына, не подпуская к нему мамашу, — то есть по пьяни разглагольствует перед ребенком, что бабы шкуры, только и знают, что выносить мозг и тянуть с мужей деньги, и вообще баба должна сидеть под шконкой… Но жесткий отпор со стороны семьи заставил Валерия затаиться. Он молча приходил, ел, зыркая из-под нависших бровей паучьими маленькими глазками то на жену, то на сына, и уходил в комнату, где часами смотрел по ноутбуку кино. И в доме воцарилась недобрая тишина.

У Натальи где-то в глубине души еще мелькала слабая надежда, что муж одумается, прекратит заливать за воротник и терроризировать домашних. Но разум подсказывал ей, что это затишье перед бурей, что скандал почище прежнего неминуем, и лучше бы ей спасаться и бежать, пока не поздно. Но как оставить сына с «папашей»? А куда она пойдет вдвоем с ним? Сможет ли она прокормить Димку в одиночку?

И что в последние дни происходит с Димкой?

С одной стороны, радоваться бы. Димка исправил все двойки, помирился с физруком и с математичкой, с которой у него несколько лет тлела вражда, начал налаживать отношения с ребятами в классе, а по географии даже «отлично» схлопотал. Лицо его стало тоньше и нежнее, голос — мягче, или дело было в приветливой улыбке и доброжелательных интонациях, непривычных и совершенно не свойственных Димке-прежнему? Наталья вглядывалась в лицо сына, и ей казалось, что она видит какого-то незнакомца. Хорошего, симпатичного, но — не Димку.

У нового Димки глаза отдавали отчетливой зеленью. А ведь у ее сына глаза были карие. И волосы русые, как и у этого Димки, но потемнее, с рыжиной.

У нового Димки на носу проступали чуть заметные веснушки — которых никогда не было у Димки прежнего.

Новый Димка однажды решительно забрал у нее сумки с продуктами и с тех пор ходил в магазин сам. Он освоил стиральную машинку и помогал готовить.

Новый Димка подкармливал бутербродами жившую во дворе бродячую собаку, которую прежний то и дело норовил пнуть, и троих дворовых котов.

Новый Димка по вечерам обязательно ходил с друзьями на стадион — там стояли тренажеры для воркаута — и действительно бросил курить.

Наталье уже казалось, что она сходит с ума. «Словно подменили», — твердила она себе, однако не осмеливалась даже произнести это вслух. Просто ее сын наконец-то взялся за ум, зря, что ли, она его учила добру все пятнадцать лет его жизни… А изменившийся цвет глаз и веснушки — просто игра воображения.

И даже когда его позеленевшие глаза в сумерках однажды сверкнули, как у кота, и Наталья отчетливо увидела слегка расширенные вертикальные зрачки, она по инерции пыталась убедить себя в том, что с Димкой ничего особенного не происходит.

Однако в ближайшее же воскресенье сходила в церковь и взяла там немного святой воды. Ни в какую святую воду она, конечно, не верила, как не верила в «чудь белоглазую» — славянских эльфов, живущих в полых горах, как не верила в подменышей. И варить кашу в яичной скорлупе, по рецепту скандинавских борцов с подменышами, не собиралась.

Просто дождалась ночи и нанесла несколько капель святой воды на лицо спящего сына.

Оно почти не изменилось, это слишком бледное, острое, тонкое лицо с прозрачной кожей, покрывшейся веснушками под неярким, но непривычным для подземного жителя осенним солнцем. Оно не стало красивым или уродливым.

Просто оно стало другим.

И острые уши под светло-русыми прядками отросших волос к нему ладились как нельзя лучше. Не то что округлые человеческие…

Наталья не сказала Димке утром ни о своем опыте, ни о своих подозрениях — это был обычный разговор, что-то про контрольную и про то, что после уроков Димка хочет угостить Ингу мороженым. Мороженое так мороженое, в полых холмах его наверняка не бывает… Наталья бродила по дому, как заведенная, не в состоянии ничего делать. Наконец увидела в окно соседских подростков и вышла во двор.

— Привет, тетя Тата, — обратился к ней один из ребят, остальные тоже поздоровались.

— Привет, — сказала она, помолчала и решилась: — Ребята, а вы с Димой моим в Голосов овраг не ходили? Я никому не скажу, мне знать надо…

— Ходили, — после паузы ответил паренек, поздоровавшийся первым. — И он, знаете, он… стебать нас начал. Мы и тупые, и трусливые, и лохи, и мамины сыночки. А он, типа, крутой. Упырь, блин… Вскочил между менгирами — и исчез. Мы удивиться не успели («Это ты не успел, а мы все офонарели», — возразил второй парень), а он — раз, и опять там стоит! Ржет весь такой, типа, ну как я лихо прикололся?

— И сразу обзываться перестал, — добавила единственная девочка в компании. — Я с сумкой была, он мне ее донести помог. Веселый такой был, прямо подобрел. Он вообще стал очень веселый и добрый после этого…

— Менгиры, значит? Спасибо, — глухо сказала Наталья и пошла дальше.

Она не знала, где и сколько она бродила по улицам. Очнулась только, когда уже смеркалось, и поспешила домой. Менгиры менгирами, а если Валерий придет и обнаружит, что ужин не готов, шаткому перемирию в семье конец.