На свободе - [2]

— Барыня приказала сделать постель для вас здесь… Если ещё захотите чаю, позвоните вот тут…

Она указала на кнопку звонка у двери и ушла.

Жандарм ел хлеб с маслом, — сыр ему не понравился, — пил чай, отдувался и думал: «Верно богато живут… Булка-то какая мягкая… масло тоже»…

Капли пота выступили на его лице, и он расстегнул пуговицы мундира. Выпив второй стакан чаю, жандарм, осторожно ступая, подошёл к двери, к тому месту, где горничная указала на звонок. Ему хотелось прикоснуться к металлической пуговке звонка, и он не решился сделать этого…

«Обеспокоишь ещё… Уж Бог с ними, час поздний!» — подумал он.

Ступая по полу ещё с большей осторожностью и стараясь не звякать шпорами, гость Юрия Сергеевича прошёл к столику со свечой и уселся в кресло. Он не отказался бы ещё от стакана чаю, разогнавшего его дремоту, но не решался прикоснуться к звонку.

«Если бы сама эта краля-то принесла, было бы хорошо», — подумал он о горничной.

И в его представлении мелькнул красивый профиль девушки с толстой косой.

Жандарм знал, что ни на какие домогательства по части питания он не имеет права. Его обязанность сводилась только к тому, чтобы довезти «студента» до усадьбы и сдать его родителям на руки, обязавши молодого человека подпиской о невыезде из родного имения. Поручение начальства он исполнил в точности и думал уже о том, чтобы завтра отправиться в обратный путь.

Думая о долге службы, жандарм заканчивал последний кусок булки и тупо и лениво смотрел на неподвижное пламя свечки.

Этажерка с книгами у письменного стола бросала на стену густую, неуклюжую тень. Жандарм подошёл к этажерке и стал рассматривать корешки книг, прочёл несколько названий и перевёл глаза на стену. На белой оштукатуренной стене висели портреты писателей. Некоторые из этих портретов он видел и раньше на стенах тех комнат студентов, где приходилось производить обыски.

Стараясь не звякать шпорами, он осмотрел стены комнаты и прошёл к постели. Его клонило ко сну, он посмотрел на карманные часы, покачал головою и принялся раздеваться.

Кто-то осторожно поднимался по ступенькам лестницы, ступая мягкими туфлями. Жандарм насторожился и стал прислушиваться. В комнату вошёл Юрий Сергеевич. Жандарм сразу даже и не узнал молодого человека и поспешно застегнул мундир.

После свидания с матерью Юрий Сергеевич точно повеселел и переродился. Тёмно-каштановые волосы его были гладко зачёсаны назад, обнажая белый широкий лоб, и в глазах светилась радость и довольство тем, что теперь он опять дома и на свободе. Это сознание радовало его как школьника, приехавшего домой на каникулы. Хотелось говорить, и он долго и беспрерывно говорил с матерью, пока та, взволнованная радостью, не заснула со счастливой думой, что её «Юрочка» опять у неё в доме и снова на свободе.

Сын поцеловал мать в старческую щеку, убавил огонь в лампе и поднялся в мезонин. Его потянуло к жандарму; хотелось посмотреть, что он там делает. «Юрочка» поймал себя на каком-то тёплом чувстве и к этому человеку… Странно: в начале пути он долго боролся с неприятным чувством к этому тупому человеку, хотелось даже чем-нибудь досадить неприятному спутнику, а теперь этого чувства нет, и даже — напротив — захотелось выразить по отношению к нему какую-то внимательность, какое-то тёплое чувство.

При виде Юрия Сергеевича жандарм встал, и встал так поспешно, как он делал это всякий раз при появлении офицера.

— Ну, что… как вы, закусили немного, обогрелись?

— Обогрелся… благодарствуйте…

И жандарм едва не сказал: «Так точно, ваше благородие… покорнейше благодарю»… И это обстоятельство смутило гостя ещё больше, и он не знал, что делать, стоять ли или же опуститься на кровать.

Юрий Сергеевич сел на кушетку, положил ногу на ногу и предложил гостю папиросу.

Когда они закурили, жандарм почувствовал, что к нему вновь вернулся голос, и он решительно крякнул.

— Прозяб я, а теперь согрелся, — сказал он, точно невзначай роняя слова.

— Оденьтесь хорошенько одеялом да и засните, — сказал студент.

Эти слова, сказанные простым, ласковым тоном, окончательно смутило сурового солдата, и он думал: «Как же это так?.. Почему „барчук“ такой ласковый?.. И в дороге угощал его папиросами, поил на станционных буфетах чаем и всегда так внимателен был к нему!..»

Такое отношение жандарму казалось каким-то странным и непонятным. Ведь, он конвоировал студента, не спуская его с глаз. В случае, если бы молодой человек вздумал бежать от него с целью скрыться, — солдату дано было право стрелять в беглеца. И теперь жандарм стыдился своего права, и этот стыд не давал ему возможности поговорить с молодым человеком так, как бы хотелось.

Во время пути они оба беседовали о многом. Часто жандарм и не соглашался с тем, что говорил студент, особенно, когда разговор касался политики или современных распорядков. Но он почему-то не решался противоречить, вернее, чувствовал, что не сумеет сказать того же, что и как говорит человек учёный.

И теперь, сидя с молодым человеком с глазу на глаз, он не решался начать разговора. Он не сомневался, что по приказанию молодого барина ему дали горячего чаю, по его же приказанию постлали и эту постель с такими белыми наволочками и простынёй… В его душе уже давно дало ростки зерно благодарности к «преступнику», но он не мог и не умел выразить своего чувства. Он как будто и боялся сделать это.