На суше и на море - [8]

– Короче так, батя, – разливая ликер по фаянсовым чашкам, предупредил Скуратов. – Я у тебя два-три денька поживу, дела у меня в городе.

– И слава богу, – согласился хранитель. – В такие времена за музеем присмотр нужен. Я губернатору так и докладывал нонче. У нас одних черепков трипольских…

– Не надо черепков, – взмолился Скуратов. – Давай самовар, что ли?

Для дорогого гостя любитель древности пошел искать среди экспонатов самовар поавантажнее, поэтому у Скуратова нашлось время, чтобы посвятить коллег в некоторые частности:

– Значит, так: старика не обижать, он, бедолага, над каждой рухлядью трясется. Звать его Волокос Сергей Львович. Чиновник из отставных. Пенсион хилый, да и тот он тратит на блажь свою музейную. Теперь вот что… Я на ночь в зале устроюсь, к кокошнику поближе. Ты, Вань, переночуй на лестнице… Ну, где ниша, видел, наверное? Там тепло у печки.

– А я? – поинтересовался Садко в наступившей паузе.

– Хотел тебя в резерв поселить, – насупился Скуратов. – На кушетке в чулане. Но коль такое воровство – сегодня на ночь в караул пойдешь.

– Сено охранять? – возмутился Садко.

– Легенду, – невозмутимо поправил его Скуратов. – И не выходи из образа, холоп. Давно батогов не пробовал?

Садко забился в угол комнаты и обиженно заворчал:

– Ничего-ничего… Недолго ждать осталось. Прихлопнут твое право крепостное – вот ужо подпущу я тебе петуха красного в палаты белокаменны…

– Чего-чего? – переспросил Скуратов, невольно протягивая руку к сабле.

– Это он в образ входит, – успокоил коллегу Сусанин. – По Станиславскому.

– Ну-ну, – несколько успокоился Скуратов, но про себя поклялся по возвращении в Аркаим прикупить в свой терем пару огнетушителей.

Сергей Львович между тем принес заварной чайник, три треснутые чашки из фаянса, фарфора и глины, а еще одну – чашку Петри – для себя.

Выдув из своей посудинки какие-то реактивы в сторону невезучего Садко, хранитель разлил чай с ликером и начал жаловаться на скудость средств, коих не хватает для раскопок на местном городище с целью изучения трипольской культуры.

Убаюканные речью неуемного энтузиаста, Сусанин и Садко дремали, лишь изредка просыпаясь и невпопад кивая. Вежливый Скуратов крепился долго. В конце концов он не выдержал и грубо поинтересовался, нет ли для светской беседы темы поинтереснее.

– Есть, – понизил голос хранитель. – Я сейчас.

Сергей Львович вышел в коридор и начал копаться в своих завалах. Загремев, рухнули на пол рыцарские доспехи, покатился по полу уникальный детский горшок из бронзы, посыпалось что-то с полок со склянками и керамикой.

– Вот, – сияя улыбкой, торжественно провозгласил хранитель, появляясь в дверях.

– Что это? – брезгливо взял двумя пальцами замусоленный листок Скуратов.

– Осторожнее! – завопил возмущенный директор музея. – Уникальный же документ!

– Что, – внятно повторил бородатый капитан, – это ?

Сергей Львович выдержал многозначительную паузу и только затем торжественно признался:

– Это писанный собственноручно Малютой Скуратовым-Бельским своему господину Иоанну Васильевичу Грозному отчет о проделанной работе в первом квартале лета такого-то! Представляете? Бумага без подписи, но уникальна!

– Чем? – нахмурился Скуратов.

– Последний абзац, – зашептал музейщик, поднося свечу поближе к тексту исторического документа. – Вот тут…

– А еще доношу тебе, пресветлый государь мой, что гнида ползучая, сиречь изменник князь Курбский, по повелению твоему топором в голову в Ливонской земле настигнут и урублен не на жизнь, а на смерть. А завместо его под личину татя посажен мною ушкуйник Торопка, ибо зело он на князя похож и брехлив так же. Доносы тайные от Торопки кажинный месяц ждать нам след, – прочитал Малюта вслух. – И что?

– Как вы не понимаете! – всплеснул руками любитель древностей. – Это же в корне меняет наши взгляды на историческую роль князя Курбского в последующих событиях. Ах, если бы я мог доказать, что этот документ был подписан именно Скуратовым…

– Ничего это не меняет, – возвращая раритет, равнодушно зевнул Скуратов. – Для Курбского, во всяком случае. Разве что Торопку попомнят. Дай-ка перо, кстати.

Музейщик принес и гусиное перо, и полную мух чернильницу. Разогнав гусиным оперением мух по углам, Скуратов обмакнул стило и на глазах опешившего Сергея Львовича небрежно подмахнул раритет. Потом, подув на документ, вернул его энтузиасту:

– Губернатору подсунь. Авось и даст денег на культуру твою трибемольскую. Только, чур, с денег тех свечку поставь. На помин души Торопки. Смелый мужичонка был, царствие ему небесное. Пять языков знал, собака брехливая.

– Ваш сиясь! – схватился за сердце отставной чиновник. – Вы ж документ исторический извели.

– Неужели? – небрежно отмахнулся Малюта. – А ежели не нравится – так оторви. Я там от текста отступил и расписался с запасом.

Сергей Львович впился близорукими глазами в бумажку. Потом глаза поднял и очумело открыл рот:

– Если бы своими глазами не видел… Мистика прямо… Почерк-то идентичный.

– Ну и?.. – полюбопытствовал Скуратов. – Отрежешь?

– Вообще-то музею деньги бы не помешали, – вздохнул и задумался любитель старины. – С другой стороны, документ-то подлинный. С третьей – подпись. Подпись-то того… Хоть и не отличишь.