На суше и на море - [75]

Старший помощник, не дожидаясь команды, приказал:

– «Крапивниками» – пли!

Самонаводящиеся акустические торпеды умчались в темную глубину. Они рыскали своими тупыми головками, идя на шум винтов неизвестной подлодки. Акустик Ганс доложил: «Зафиксировано два подводных взрыва с интервалом в три секунды». С неизвестной подлодкой было покончено.

Пришедший в себя Отто рявкнул в переговорную трубу:

– Передайте старпому, что он остается еще на сто лет сверхсрочной службы на флоте! Молодец!

Над мостиком опять засвистели пули.

– Все вниз! Срочное погружение! – скомандовал капитан-лейтенант.

Артиллерийский расчет выбросил за борт стреляные гильзы, ящик от снарядов и спустился в субмарину. Последними скатились по трапу Отто и Батыр. Бека пришлось насильно отрывать от лееров, отдирая палец за пальцем. Он совершенно не реагировал на свист пуль. Не в его обычае было кланяться смерти, когда тело попросту не повиновалось.

– Срочное погружение! – скомандовал капитан.

Боцман переложил рули на погружение. Зашипел компрессор, закачивая забортную воду в балластную цистерну. Подлодка получила отрицательную плавучесть, пошла на погружение и скоро легла на грунт. Мягкая подушка донного ила ласково обняла стальной корпус субмарины.

– Всем обедать! – сказал пришедший в себя Батыр и двинулся по узкому коридору в кают-компанию. За ним следом двинулся Отто, трясущимися руками вытирая холодный пот со лба.

В камбузе слышался лязг и удары по металлу: в авральном порядке собирали запасной самогонный аппарат. На подводных лодках все узлы и агрегаты дублированы – борьба за живучесть корабля. Скоро должен быть готов горячий «завтрак». Удовлетворенно оглядев свою работу, боцман хлопнул кока по плечу, оставив на белой тужурке отпечаток жирной пятерни.

* * *

В своем домике, находящемся в жилой зоне отряда, барон Маннергейм всхрапнул и открыл глаза. Он лежал в кровати, прислушиваясь к шелесту листьев за открытым окном. Барон перевернулся на бок, стараясь вспомнить убежавший сон. Рядом на кровати лежала его сабля, которую ему вручил лично император при производстве в кавалергарды. Очень осторожно барон погладил потертые ножны. Прожитые годы сделали сентиментального Карла Густавовича несколько грубее и циничнее, но к своей сабле он относился по-прежнему нежно и бережно. Барон ласково поцеловал эфес и осторожно укрыл саблю одеялом. Он спал очень чутко и теперь гадал, что могло его разбудить. Барон прислушался… Ничего, только шелест листвы. Карл Густавович поправил подушку и закрыл глаза. Вдалеке громыхнул гром. Потом еще два раза прозвучали глухие раскаты, похожие на далекую канонаду. Барон откинул одеяло и подбежал к окну. В стороне берега по морю рыскал луч прожектора. Послышалась длинная пулеметная очередь, свет над морем погас. Только полная луна висела на небе. «Занять оборону!» – скомандовал сам себе Маннергейм. Рука потянулась к нательному кресту и наткнулась на ключ от бронированной двери прибрежной крепости.

Одеваться времени не было. Карл Густавович, как был в нательном белье с завязками на щиколотках, только натянул на ноги хромовые сапоги.

– Пора за дело, малышка! – с этим криком он вытащил саблю из-под одеяла и, выскочив из домика, помчался к своему доту.

Пробегая мимо штаба, барон краем глаза увидел в освещенном окне дежурного по отряду. Кузнецов что-то кричал в телефонную трубку. В некоторых домиках зажегся свет. «Некогда ждать! Дорога каждая минута!» – подумал барон и старческой рысью потрусил к берегу, где полыхнуло еще несколько раз. Звук разрывов донесся через несколько секунд. «Значит, до места боя больше километра. Успею!» Барон прибавил скорости.

Сапоги увязали в песке, но Карл Густавович не замечал этого. Наконец он добежал до деревянного «Домика рыбака» и открыл обе двери, закрывающие пулеметные амбразуры. Затем он боком протиснулся между деревянной и бетонной стенами. Боком, как краб, барон добрался до железной бронедвери, снял с шеи ключ и с трудом открыл замок. Войдя внутрь, он зажег керосиновую лампу, подвешенную на вмурованный в потолок крюк. Рука предательски мелко подрагивала. «Только спокойствие!» – громко сказал сам себе барон и закрыл дверь изнутри на засов, а затем отодвинул бронезаслонки амбразур. Оба станковых пулемета были заправлены лентами. В углу громоздились заранее открытые цинковые коробки с боеприпасами, отдельно стояла канистра со спиртом, фляга с водой и ящик консервов. Барон удовлетворительно хмыкнул и доложил сам себе: «Утес готов к обороне».

Со стороны берега донеслась приглушенная барабанная дробь. Маннергейм прильнул к амбразуре и тихо ахнул. По сходням уцелевшей десантной баржи спускались солдаты и строились в шеренги на берегу. Последними на берег скатили батарею старинных орудий на деревянных лафетах. Эти пережитки старины могли стрелять только ядрами. Барабанная дробь изменилась, солдаты в красных мундирах, перепоясанные крест-накрест белыми ремнями, начали перестраиваться в походную колонну; на кремневых ружьях поблескивали длинные штыки.

Облака пропали, и полная луна ярко освещала берег. Впереди колонны стоял знаменосец. На ветхом полотнище стяга было вышито изображение оскалившегося бульдога. Маннергейм протер глаза, но видение не исчезло. Перед ним стоял пропавший батальон, уже давно ставший легендой.