На суше и на море, 1986 - [73]

Глухими звериными тропами я вышел под вечер на Светлое. Солнце садилось в тучу, лучи его, словно прожекторы, подсвечивали еще синий купол неба, внизу же, у земли, было темнее, и глянцевая густая вода озера напоминала поверхность старинного бронзового зеркала.

Одиннадцать километров, которые я прошел от Денисовки, дались нелегко: около пуда весит байдарка да столько же — рюкзак с продуктами и вещами, и, говоря откровенно, колени у меня дрожали. Протока, соединявшая Светлое со Щучьим, находилась на противоположной стороне озера, и я намеревался переночевать у ее истока, но не было ни сил, ни желания собирать байдарку и переправляться. «Утро вечера мудренее», — решил я и стал устраиваться там, где очутился. Уснул, даже не залезая в спальник, а утром встал отдохнувшим и с жаждой деятельности. День наставал теплый и безоблачный, над озером парили чайки и вились стрекозы, а на воде всюду расплывались круги — кормилась рыба. Никого не было вокруг, чаша озера, окаймленная густым лесом, выглядела первозданно, тишина в природе стояла такая, что даже не верилось, что где-то живут люди и происходят события, не имеющие ничего общего с этой тишиной, с этим озером, лесом и облаками. Не хотелось спускать байдарку на воду и плеском весел нарушать покой и созерцательность этого уголка. Поэтому я взял удочку и пошел вдоль берега, высматривая место, где бы примоститься.

Я не записной рыбак, вернее, не заядлый и беру удочку в походы просто так, на всякий случай. У меня не было даже наживки, и я решил попробовать на хлеб. Скатав шарик, я насадил его на крючок и забросил леску. Господи, что тут началось! Можно было подумать, что в озере водятся не лещи или плотва, а хищные амазонские пираньи: вода в том месте, куда упал хлеб, буквально закипела, и поплавок тотчас погрузился. Я дернул — и растопыренный лещ величиной больше ладони упал на траву возле моих ног. Я насадил второй шарик и опять забросил. Поплавок сразу ушел под воду, и второй лещ затрепыхался на траве.

«Наверное, попал на косяк, — подумал я, — бывают такие совпадения». И чтобы проверить свое предположение, я прошел дальше по берегу. Скатал шарик, забросил. Все повторилось в точности. Никакого косяка не было, а было просто обилие рыбы. Здесь ее никто не ловил, и она продолжала размножаться.

Щучье было намного меньше Светлого, а проход из него в Великое я разыскивал недолго: наклоненная влево сосна — приметный знак, указанный в «легенде», — виделась издали.

Щучье озеро… Если судить по названию, то в нем, по-видимому, водилось множество щук. Но проверить это я не мог: щуки в отличие от лещей на хлеб не берут, им живца подавай, блесну на худой конец. А спиннинга у меня нет, никогда не ловил на него. Но если Щучье — от щуки, то почему Светлое назвали Светлым, а не Лещевым? Ведь вода в озере отнюдь не светлая, а торфяная, темная, а вот лещей, по-моему, больше, чем требуется. Так почему же не Лещево? Правда, есть и второе название — Святое, но оно как бы неофициальное, свое, житейское. А оно от чего? Никаких легенд и преданий на этот счет я не слышал, однако люди промеж себя называют его только Святым. Стало быть, есть какая-то причина этому. Но какая? Видимо, этимология слова восходит к древним временам, и объяснение надо искать в старых источниках.

Думаю-то я о разных разностях, а на самом деле мне не нравится протока, по которой я плыву. Она становится все уже и уже, а по идее должно быть наоборот, ведь я двигаюсь к устью. Может, что перепутал? Да нет, делал все, сообразуясь с картой. К тому же и другой кривой сосны нигде не видно. Придется плыть дальше, будь что будет.

Ну вот, как чувствовал — протока кончилась! Сужалась, сужалась и вылилась в аппендикс, который затерялся, пропал среди кочек. Странно, что об этом ничего не говорится в «легенде». А впрочем, ничего странного, ведь карту мой приятель делал не сегодня. Несколько лет назад делал, а за это время всякое могло случиться. Такое, например, как жаркое лето семьдесят второго года, когда пересыхали не то что протоки — реки. Но карта составлялась после, это я знаю точно, и тогда протока была. А теперь нет. Да, положеньице! Надо либо искать сгинувший неизвестно куда ручеек — вдруг где-нибудь да вынырнет, либо разведать пеший путь на Великое. Судя по карте, до него не так уж и далеко. Во всяком случае меньше, чем от Денисовки до Светлого, и, если опять придется тащить байдарку на горбу, это не составит больших трудов. Но лучше, конечно, найти протоку.

Кончался второй час поисков — протоки не было, зато неожиданно я вышел на участок, где когда-то горел лес. Вышел — и остановился, пораженный. Целый лесной квартал был выжжен, как напалмом, как атомным взрывом. Черные, обугленные деревья стояли, как скелеты, и не виделось ни конца ни края омертвевшим рядам. И было что-то еще, что сразу подействовало на меня, но чего я не понял в первую минуту, — тишина. Не та утренняя, живая, что царила на Светлом, а мертвая, абсолютная. Где-то дул ветер, шелестел листвой, но здесь ее не было. Здесь, словно в вакууме, отсутствовало всякое движение — неизменчивосгь форм приобретала здесь зловещий смысл.