На суше и на море, 1985 - [28]

Нет, не все. «Глубинка» — понятие географическое — имеет и обидный социальный перевод — «глухомань»: ни проехать ни пройти. И если подсчитать все убытки от бездорожья — двойным слоем асфальта можно было бы покрыть не только дороги до всех Половин, но и все сельские улицы. По данным специалистов ГипродорНИИ, ежегодно сельское хозяйство страны теряет только из-за бездорожья почти семь миллиардов рублей. Хорошая дорога — это миллионы рублей экономии от правильной эксплуатации автомобильного парка, всей сельскохозяйственной техники: более половины тракторов используются в распутицу для буксировки машин и доставки грузов. Бездорожье неизбежно порождает немало трудностей в медицинском, бытовом, культурном обслуживании деревень — и это давно известно. Непонятно другое — кого надо в этом убеждать? Но может, действительно дефицит материалов, фондов? Однако находим мы асфальт и все остальное для городских улиц и дорог, каждый кусочек которых многократно и тщательно заасфальтирован. Может быть, просто надо поделиться городу с деревней и материалами, и фондами, а речь скорее надо вести о другом дефиците — внимания к этой проблеме.

Вспоминаю недавнюю поездку в Курскую область, районный городок Суджу. Стоят здесь четыре асфальтовых завода, похожих друг на друга как близнецы, а о работе их можно сказать кратко: дымят по очереди. Каждый заводик имеет свой управленческий аппарат, свое ведомство, на каждом не хватает рабочих рук и хронически низка производительность труда. Картина типичная — вот в чем дело. Распыление сил, средств, ведомственная путаница — разве это объективные причины — трудности? Ведь давно ясно: селу нужна единая дорожная организация, которая взяла бы в свои руки все заботы о сельских дорогах. И тогда вместо так называемого дефицита будет порядок, учет, контроль, — значит, будут дороги.

Как ждут дорогу в Половине! Ведь и девчата могли бы работать на центральной усадьбе, а жить в Половине. Тогда бы и детей не надо было отдавать на целую неделю в школьный интернат — кого из родителей это радует, скажите? Да к тому же и люди все сегодня состоятельные — машину может купить каждая семья. Смотришь, и автобус был бы до райцентра — сколько проблем исчезло бы. Расцвела бы Половина — вот что такое для нее дорога.

Конечно, не привыкать Половине отдавать, а все же надо и о Половине всерьез, по-хозяйски задуматься, позаботиться. Такие вот Половины — их действительно десятки тысяч в России — и есть наши истоки, наше прошлое, настоящее, будущее. Надо их не потерять. И это не возврат к патриархальной деревне: Половина — плоть от плоти нашего времени, нашей страны. Истоки ведь потому и истоки, что дают начало, отсюда — сила всех и вся. И реализм именно в этом и состоит — в умении и агрогород построить, и Половину сохранить. Именно в этом.

…Настал день отъезда из Половины, день прощания с ее хлебосольными и гостеприимными жителями, умеющими не унывать, не жаловаться на трудности, которых, что там говорить, хватает. Как многому можно научиться у половинцев! И ведь в общем-то просты и давно известны истины, которым следуют половинцы, но самая главная тайна, наверное, заключается не в истинах — тут нет ничего нового, — а в умении им следовать: половинцы владеют этой наукой в совершенстве.

Казалось бы, случайно сюда занесла судьба — да вот стала Половина родной, и теперь трудно уехать отсюда. То ли вообще есть такая особенность у человека — крепко прикипать к новым местам, то ли у Половины такая особенность — нельзя ее не полюбить. Рассказывали: как-то заблудились в здешних лесах москвичи — лыжники (приехали в Никольск в отпуск), вышли к Половине. Отогрелись, чайку напились от души, отведали всяких половинских кушаний — и уехали вскорости. Но летят в Половину к каждому празднику поздравления от тех лыжников, а в одном прямо объяснились в любви: мол, много деревень видели, а вот Половину забыть невозможно. Чувствую, и меня ждет такая же участь.

Выехали под вечер. Где-то километра через два машина остановилась, и по встревоженному лицу Мити Селякова было ясно: поломка надолго. Митя уже не произносил обвинительные речи бездорожью, а с угрюмой сосредоточенностью стал колдовать с двигателем. Ну а мы с Юрой Карачевым отправились пешком до Ильинского, центральной усадьбы колхоза. За десять километров дороги о чем только нельзя переговорить! Весело было идти среди лесов, в этой звенящей, каждым шагом откликающейся тишине, и с каждым шагом словно прибавлялось и силы, и уверенности в себе, словно все становилось на свое место, отделяясь от шелухи, напускной сложности. Лес никогда не бывает молчаливым: вот прокричала какая-то птица («Рябчик, их здесь много», — заметил Юра), вот вдруг застучал дятел, встревоженно и впопыхах («Это же надо, — изумился Юра, — не дятел, а гибрид с совой, по ночам работает»), вот пробежала по веткам белка, и с могучей сосновой лапы посыпался снег. «Тишина-то какая», — с удовольствием заметил Юра.

Он же рассказал одну интересную историю. Недалеко от Половины, километров за семь, стоит в лесу деревня Каменка. Когда-то была многолюдной и крепкой, ну а потом, дело известное, и ее объявили неперспективной. Жители кто куда — и осталась в деревне одна семья, Корепины Василий Иванович и Александра Ивановна. Обоим уже за семьдесят, но никакой силой нельзя их уговорить переехать ни к детям, ни в другую деревню. И делегации приезжали, и как только ни агитировали — ведь оба люди заслуженные, всю жизнь отдали колхозу, а Василий Иванович и фронтовик, ветеран войны, и до сих пор колхозу помогает, работает, но старики ни в какую: «Пока мы здесь — жива деревня».