На суше и на море, 1970. Фантастика - [16]

С затаенной горечью он бывало шутил над собой: «Типичный пустоцвет, как и положено быть потомку гения! Дед похитил у нашего рода всю мыслительную и деятельную энергию вплоть до десятого колена вперед…» Занимаясь в избранной школе, он через год позвонил Согору и сказал: «Ты должен меня понять и простить». «Должен?» — укоризненно переспросил Согор. Смущенный внук ретировался с экрана. Потом они кое-как помирились, но Согор оставался суровым к Марку, а в душе надеялся, что «астронавтическая блажь» рано или поздно тоже испарится из его головы.

— Дедушка вернется не раньше чем станет известно о результатах Плебисцита, — долетел снизу другой голос — единственной и любимой внучки Согора Оли, заботливой хозяйки его пустынного жилища.

— Как трудно переживает он бесконечные распри, озлобленные споры о Харнаре! — продолжала она. — Если бы вы знали, вы оба не были бы так беспощадны.

— Ах, оставь! Ты рассуждаешь чисто по-женски, — упрямо возразил Марк сестре, продолжая начатый раньше спор. — Как могли наши быть на Харнаре безучастными, если против диктаторов поднялись почти все города и население большинства провинций! Имеем ли мы право называть себя людьми коммунизма, если земные принципы справедливости и гуманности утрачивают на Харнаре силу только оттого, что это «чужая» планета и другая цивилизация?

— Что же ты прямо не скажешь об этом дедушке? — возмутилась Оля. — Чего-чего, а предательства за спиной он никогда не ожидал.

— Предательства?! — насмешливо воскликнул Марк. — Но знай же, что в тысячу, в миллион раз хуже предательство, которое мы совершаем нашей «благоразумной» политикой невмешательства в судьбу харнарцев! Хотим все предоставить «естественному» течению событий! Боимся лишить иное человечество его собственной истории? Но какой истории? Разве непременно Харнар должен пройти через все муки исторического ада, чтобы стать цивилизованным, свободным? Разве они не вправе рассчитывать на нашу помощь? Ведь это мы, «сыны звезд», рассказали многим из них, что рабство не единственное и не вечное общественное состояние, что есть голубая планета, где люди свободны, добры, великодушны и высшая радость для любого — посвятить себя борьбе за счастье других людей.

— Счастье!.. Это счастье, что дедушка не слышит тебя сейчас! — отвечала Оля. — Своей неразумной дерзостью ты снова заставил бы его страдать.

Согор не мог больше оставаться в укрытии. Сегодня поистине день невезения и глупостей! Сперва — нелепый инцидент в Южном парке, а теперь пришлось подслушать чужие секреты. Он шагнул к краю площадки, чтобы окликнуть спорящих. Но в эту минуту взгляд Согора скользнул по лицу того, кто сидел между Марком и Олей и пока что молчал. Кажется, кто-то знакомый? Оля, словно уловив мысль Согора, обратилась к этому человеку:

— Ваше влияние, Андрей! Горько, что именно вы… настраиваете Марка против дедушки.

В ее упреке прозвучали неведомые прежде Согору, поразившие его интонации.

— Оля, вы ошибаетесь, — взволнованно, но мягко ответил тот, кого она назвала Андреем. Рахманов! Зачем он явился сюда?

Согор припомнил, что внук не раз говорил ему о своей дружбе с Рахмановым, с которым познакомился у Крепова. Так вот отчего Марк сделался таким колючим в последние два года! Оля права: это влияние вождя «неистовых».

— Вы неправы, полагая, будто я настраиваю Марка против его великого деда, — продолжал Рахманов. — Ваш брат сам способен разобраться во всем. К тому же Согор — говорю вам от чистого сердца — всегда был для меня идеалом человека.

— Как понять вас? — Оля недоуменно подняла на него глаза. — Ваши язвительные речи… Каждое их слово направлено против требований Согора не вмешиваться в дела харнарцев.

— Сколько себя помню, я любил Согора как нашего духовного вождя, — отвечал Рахманов, — но когда стал замечать, что смелого мыслителя вытесняет расчетливо-холодный политик… Не сердитесь! Согора надо спасти от него самого — вот какие слова услыхал я однажды. А Марк прав: мы рассказали рабам Харнара о Земле. Теперь там восстание. И наше место там.

— Можно ли наносить учителю — ведь вы считаете Согора своим учителем — более жестокие удары, чем вы это делаете? — спросила Оля, но не очень уверенно. Она не отрывала глаз от лица Рахманова. У Согора ревниво сжалось сердце. Он до боли ясно понял смысл этого взгляда!

— Знаю, дед снова рассердится, — долетели до Согора слова внука. — Поэтому прошу тебя: скажи ему обо всем сама, но после. Наша группа летит через неделю, с попутной экспедицией. Сперва на Плутон, оттуда — к Харнару.

— Как, и ты тоже? Нет! — подняв руку, отшатнулась Оля. — Разве ты забыл: этот проклятый Харнар отнял у нас отца!

— И поэтому я должен быть там! — возразил Марк. — Не трать слова, все обдумано и решено давно, и ты этого не изменишь. Да так оно и лучше, — голос Марка зазвучал небрежно. — Люди, подобные мне, вечно не в своей тарелке на нашей роскошной, слишком благоустроенной Земле. Может, в другом мире я отыщу и свою «стезю»? Или сумею по крайней мере — как в старину-то говорилось? — умереть благородно.

— Ни за что! Как же я? Дедушка… Ты подумал о нем? Не слишком ли много ударов для одного человека! Ты не посмеешь, не посмеешь!.. — твердила потрясенная Оля, глядя на брата глазами неистово любящей матери. — Андрей, — повернулась она к Рахманову, — ну скажите вы ему! Что он задумал — улететь навсегда!