На суше и на море, 1967–1968 - [14]

Перебирая в памяти все сделанное командой для сохранения застигнутого штормом суденышка, Сазанов не раз мысленно вновь поднимался в ходовую рубку, чтобы предотвратить уже происшедшее. Решение, принятое им, было правильным и по существу единственным. Если его можно в чем обвинять, то лишь в том, что отправился в не предусмотренный рыбным планом рейс. Но он пошел, чтобы помочь голодающим. Нет, капитан не боялся ответственности.

Была еще одна мысль, назойливо сверлившая мозг. Поверят ли там, в инспекции, что он не был пьян? Ведь в эдакий штормягу трезвый не поведет судно, которому инспекцией определено плавать при волнении до семи баллов. Такое мог сделать только сумасшедший или пьяный… К черту эти мысли! Надо думать о другом: как выбраться из подводной ловушки? Продолжать ждать, когда их обнаружат? Без воздуха, в ледяной воде можно продержаться не более полутора суток. Другой вариант тот, что предлагал Пестерев: попытаться вынырнуть из сейнера и вплавь добираться до берега. Такое по силам только очень хорошему, натренированному пловцу. А как быть с теми, кто в машинном? Но раздумывать, ждать еще — значит обрекать всех. Надо снова держать совет. Капитан представил себе каждого, кому какое решение пришлось бы больше но душе. И вдруг снова давящая боль, расходясь от сердца, опоясала грудь, обхватила железным обручем, мешала вздохнуть.

«За всех подумал Сазанов, всем роли расписал, а сам ни на что не годен. Балласт». — Капитан подвигал спиной, пытаясь ощутить ребра наружного настила койки, чтобы искусственно заглушить тупую боль в сердце. А из сырого кромешного мрака наплывало забытье, обволакивая холодной слизью тело, мозг, волю.

— Ха-ха-ха! — внезапно раздался смех.

Все встрепенулись. Капитан узнал голос Пестерева.

— Виталий, что ты? — И про себя подумал: «Неужели свихнулся?»

— Да вспомнил, как однажды дома, в Мартынове, мы с ребятами начудили. Вот смеху было, — отозвался Пестерев. — Возвращались мы как-то раз ночью с гулянки, видим, бревна лежат. Сосед привез, решил дом строить. Нудный был человечина! Вот мы ему и «помогли». Чуть свет барабанят люди нашему соседу: «Ты что, спятил, что ли, улицу перегородил!» Вскочил тот с постели, сунулся в окно и обмер: весь-то лес раскатан поперек улицы и поставлен в козлы, как забор, — не пройдешь, не проедешь. А это мы постарались, — снова закатился смехом Пестерев.

— Поперек улицы? Ну и ну! — вторил Пестереву тенористый смешок Дабанова. — В козлы…

Закашлялся Амелькот. Рублев повернулся в его сторону. Плеснула вода. Этот звук оборвал внезапное веселье. Слышалось хриплое дыхание.

«Молодчина, Витька! Нарочно рассказал, людей взбодрить», — подумал Рублев и спокойно спросил: — Мартынове, это где, Витя?

— В Алтайском крае, — ответил Пестерев.

— Выходит, у нас команда подобралась целиком сибирская, — словно узнав об этом в первый раз, удивился Рублев. — Ловко! И все сюда, на Тихий океан, подались.

— Чтобы поехать сюда, я после службы у матери разрешение спрашивал, — продолжил Пестерев, — Старший я. Большак должен заменять в семье отца.

— А отец? — снова, будто позабыв о давно известном, спросил Рублев.

— Пропал без вести. В сорок первом.

— В сорок первом, ох, много пропало без вести, — подтвердил Рублев, — Трудное было время. А выстояли. Наш народ крепкий. Любое испытание выдержит.

Парторг Рублев знал, что говорить в тяжелую минуту. И хотя разговор, начатый им, на этом и оборвался, но он продолжился в мыслях каждого.

— Ну вот, ребята, — решительно проговорил капитан. — Под водой мы уже несколько часов. Нас, конечно, будут искать, а может, уже и ищут, но надо и нам самим что-то предпринимать. По времени сейчас должен начаться отлив. Пожалуй, самая пора попробовать выбраться своими силами.

— Говорили, лагерь геологов на самом берегу, — отозвался Рублев.

— Вот бы добраться до них кому-нибудь из нас.

Все поняли, куда клонил капитан. Кому-то надо пойти в разведку. Только как вырваться из затопленного судна? Единственный выход — нырять вниз, в рубку. Из нее надо суметь попасть в наружную дверь и потом уже вынырнуть через водяную толщу на поверхность. А что ждет там? Шторм? Хищная косатка?

Пестерев чувствовал шум в голове, покалывало сердце. Ему, бывшему подводнику, такое ощущение знакомо: содержание углекислоты в воздухе выше нормы. Норма — полпроцента. А сколько сейчас? Наберется этих процентов шесть-семь — и конец.

— Товарищ капитан, разрешите я попробую, — сказал он. — Лучше меня в части никто не плавал. И через торпедный аппарат приходилось выходить. — Матрос размял закоченевшие руки и, подняв их над головой, потер ладонь о ладонь.

— А может, мне? Я тоже служил на флоте, — перебил Рублев.

— Тебе, Макар Григорьевич, надо побыть тут, — мягко возразил капитан.

— Конечно, тут, — торопливо подтвердил Амелькот, еще теснее прижимаясь к Рублеву…

— Добро! — твердо сказал Сазанов. — Значит, решение таково. Первым иду я, за мной Пестерев.

— Дмитрий Иванович! У тебя же трое… — шепнул парторг. В ответ ему на плечо легла тяжелая рука капитана.

— Виталий, готов? — спросил он.

— Да. Сейчас гармонь отвяжу.

— Гармонь? Зачем?

Гармонь всхлипнула, фыркнула брызгами. Пестерев прошелся вниз-вверх по ладам. Густые, тяжелые звуки полились быстрей и быстрей. Звуковая лавина ударяла по барабанным перепонкам, оглушала, слепила.