На суше и на море 1963 - [6]

Егор качает головой: он сам убедился сегодня в этом. Человек может оставить след только в памяти других людей. Не больше. А на земле — нет. Закопай в нее столб — не пройдет и двух-трех лет, как он уже свалился. Был и нет его.

Странные мысли приходят в старую голову по ночам. А ночь, звездная, ясная, холодная, плывет над землей, медленно поворачивая серебряный ковш Медведицы хвостом книзу.

Глава третья

Утром экспедиция свернула лагерь, погрузила палатку, снаряжение на коней, залила кострище и двинулась выше в горы, ко второму нерестилищу.

Егор расчищал топором дорогу в усыхающем пихтаче. Одним ударом подсекал он тонкие деревца и, где ногой, где руками, валил их на сторону, чтобы лошади с вьюками могли пройти чащобой.

Под ногами была каменистая россыпь, прикрытая слабым слоем мхов, и лошади ступали осторожно, пробуя копытом землю. Они боязливо косились на провалы среди камней, черневшие словно норы. Лес был сырой, замшелый, увешанный блеклыми лишайниками сверху донизу.

Поднявшееся солнце оживило сумрачный лес. Засверкала роса на листьях рододендрона, на нежных ветках молодого лиственничника, румянились шляпки сыроежек, даже сивые бороды лишайников вроде позеленели и стали казаться не такими отвратительными.

Появилось подобие тропинки, выбитой в моховой подстилке, а на деревьях заплывшие, двадцатилетней давности, затески. Это была тропа, когда-то оживленная, которой эвенки гоняли оленей на Баджал, на лучшие летние пастбища, где ягель растет на камнях белыми подушками и под звонким высокогорным небом не бывает гнуса, где олень не страдает от сырости бутуном — «попыткой».

Тропа вилась заболоченным лесом, то четко обозначаясь среди зарослей багульника, то исчезая на огромных оголенных каменистых россыпях. Давний пожар длинными языками проник до подножия сопки, оставив за собой бурелом, голые каменья. Лишенный опоры, мертвый лес был повален ветрами как попало, деревья — толстые и тонкие — лежали крест-накрест, вдоль и поперек, делая весь участок почти непроходимым.

Тропа уводила караван в обход сопки, источавшей множество заболоченных ключей. Земля парила, и в полуденном зное низкорослый багульник исходил дурманящим голову ароматом, и сокол-сапсан, застыв на самом высоком тычке, дремал в ожидании добычи.

Над Баджальским хребтом грудились ослепительно сиявшие башни кучевых облаков.

Караван гуськом втянулся в густую, чистую, без подлеска, белоберезовую рощу, всю пронизанную солнечным светом, ласковую, застланную зеленым сочным ковром из хвоща — елочки. Но ключи — от них и здесь не было спасения. Лошади вязли в торфяниках, срывались копытами с осклизлых корней. Забрызганные грязью вьюки при рывках сползали с седел и сбивались на сторону.

Березняк приметно редел, больше становилось топких мест. Лошади упирались, храпели. Но спереди тянули, сзади подгоняли, и они лезли в трясину. Не чувствуя под ногами твердой опоры, животные горячились, стремились скорее выскочить на твердое и, уже на сухом, дрожали, бурно поводя взмыленными боками.

Егор шел первым. Отмахиваясь одной рукой от назойливой мошки, он другой вел на длинном поводу серую лошадь. С юношеским проворством прыгал Егор с кочки на кочку, через валежины. Внезапно лошадь глубоко загрузла задними ногами. Безумея от страха, она сделала громадный прыжок, но застряла передними ногами и, рухнув в топь, сбила с ног проводника. Болезненный крик разнесся по лесу.

Буслаев первым подскочил к Егору. Старик лежал на траве с серым от боли лицом. Крупные капли пота медленно выступали на лбу.

— Нога совсем ломал… — прошептал он и закрыл глаза.

Пока другие развьючивали бившуюся в топи лошадь, Буслаев поднял Егора на руки и отнес на сухое место.

У Егора оказался перелом голени.

— Вот беда, — огорченно бормотал Буслаев, рассматривая ногу с уже обозначившимся багровым рубцом на месте скрытого перелома. — И надо ж было случиться…

— Что будем делать, Александр Николаевич? — спросил Молчанов.

— Галя, у нас в каком мешке аптечка, бинты, вата? — спросил Буслаев, не отвечая Молчанову.

— Сейчас, — метнулась испуганная девушка.

Буслаев осмотрелся. Он не чувствовал растерянности, которая охватила остальных. На фронте он сталкивался с ранениями почище скрытого перелома и оказывал необходимую помощь. Страшнее было другое: экспедиция находилась в тайге, и вызвать вертолет не представлялось возможным раньше, чем доберутся до Амгуни.

Ногу Егора укутали ватой, обложили полосами коры и прибинтовали к клюшке.

— Ну как, не жмет? — сказал Буслаев.

— Вроде ничего, — морщась от боли, ответил Егор. — Шевелить только не могу…

— Ну, шевелить!.. С этим, брат, подожди месяц-полтора! Вот сейчас подкрепимся чайком — и на Амгунь.

— Может, нам лучше разделиться на два отряда, — предложил Скробов. — Молчанов и Галя повезут Егора, а мы — через перевал на Горин?

— Разделиться нам придется, только не сейчас, а когда вернемся к Баджалу, в наш утренний лагерь. Там мы с Юрием Михайловичем надуем лодку и спустимся на Амгунь, а вы тропой повезете Егора. К вашему приходу мы постараемся вызвать вертолет.

Чтобы посадить Егора на лошадь, пришлось снять с нее груз и разделить его между участниками похода.